Нежеланная дочь
Шрифт:
День прошел достаточно спокойно, я уже вышел из здания городской администрации, как раздался звонок. Приняв вызов, зажал телефон плечом. Почему-то брелка от машины в кармане не оказалось. Возможно я смахнул его со стола в кейс вместе с документами.
— Добрый вечер, Елена Ильинична, — приветствовал я Романовскую. Она, пожалуй, единственная, кто видела во мне человека. Положил кейс на капот, ища злополучный брелок. — Как ваше здоровье?
— Костя, я умираю… — донесся из трубки еле слышный голос.
У Елены Ильиничны слабое сердце, но ради единственного
— Вы звонили в скорую? — Я открыл машину, бросил на заднее сиденье кейс и включил зажигание.
— Нет, только тебе… — Слышу тяжелое дыхание.
— Елена Ильинична, пожалуйста, примите лекарство! Скорую я сейчас вызову!
— Костя… Я…
— Я сейчас приеду! Пожалуйста, примите лекарство и оставьте дверь открытой.
Я отключил звонок, чтобы вызвать скорую кардиологическую помощь для Елены Ильиничны, и спешно выехал с административной парковки, стараясь не дать эмоциям меня захватить.
Романовская дома была одна, Эрик проходил практику в летнем лагере. Поскольку сессия была закрыта автоматом, то он успел на первый сезон и должен был вернуться только через неделю.
Я приехал раньше скорой. Дверь была открыта, и я без труда вошел в квартиру. Елена Ильинична лежала на своем диване.
— Успел… Я хочу попрощаться и еще раз попросить прощения…
— Елена Ильинична, скорая уже едет, — начал я, но она жестом попросила меня замолчать.
— Нет, Костя. Это конец. Наташа зовет меня… — Наташей звали ее дочь и мать Эрика. — Я устала, Костя.
— Нет, нет, нет. Ничего не говорите. Сейчас приедет скорая, и все будет хорошо. — По крайней мере так было раньше. — Пожалуйста, потерпите!
Эрику было шесть лет, когда у Елены Ильиничны случился первый сердечный приступ. Тогда ее увезли в больницу, а как только она пришла в себя, у нас состоялся разговор, который она ни в какую не хотела откладывать. Я видел, как ей тяжело, но женщина упрямо стояла на своем.
— Костя, я хочу тебя попросить оформить опекунство над Эриком.
Не знаю, чего я ожидал от строгой Елены Ильиничны, но только не этого.
— Елена Ильинична, давайте мы подождем, когда вы…
— Нет, Костя. Я не могу ждать. Я не вечна, это может случиться в любой момент. Если со мной что-то случится, я не хочу, чтобы Эрик оказался в детском доме.
— Елена Ильинична, не надо так говорить, — прошу женщину.
— Надо, Костя. Я реально смотрю на вещи. Эрик еще мал, а в следующий раз скорая может и не успеть.
— Елена Ильинична, я понимаю, что желание вашей дочери для вас очень много значит, но, может быть…
— Нет, Костя. Желание Наташи для меня уже не настолько важно, как судьба Эрика.
— Тогда может лучше оформить отцовство? — предлагаю ей.
Я не совсем понимал почему нужно оформлять опекунство, когда я отец этого мальчика. Из-за желания его матери? Но ее нет. Только из-за пособия? Но я уже достаточно зарабатывал и на Эрика всегда переводил приличное содержание.
Елена Ильинична молчит какое-то время, и мне кажется, что она не ответит, но я ошибаюсь.
— Нет, Костя. Я не могу просить тебя даже от этом, — отвечает она. — Но больше мне обратиться не к кому.
— Елена Ильинична, я понимаю ваше уважение к желанию Наташи. Но ее нет… — Слова даются с трудом: говорить о мертвых я не привык. — А думать нужно о живых.
— Это верно. Только все не так просто, Костя…
Елена Ильинична закрывает глаза и глубоко вздыхает. Проходит несколько секунд. Она открывает глаза и не отводя взгляда произносит:
— Я виновата перед тобой. Очень сильно виновата. Но видит бог, я думала не о себе, а об Эрике.
Я всегда восхищался ею, сколько любви и тепла она дарила своему внуку. Она в буквальном смысле заменила ему и отца и мать.
— Наташа была беременна, когда вы стали встречаться… — звучит очень тихо. Ее слова не сразу доходят до моего понимания.
С Наташей мы познакомились в клубе, где проходило посвящение в студенты. Мы пару раз оказались с ней в паре, а дальше нам обоим снесло голову. Немного позже Наташа призналась, что просто хотела забеременеть… Она отказывалась меня видеть и разговаривать, просила оставить ее в покое и забыть, сказав, что это был секс и ничего более. И я забыл, пока мне не позвонила Елена Ильинична и не сообщила, что Наташа разбилась в аварии, а у нее на руках остался двухмесячный ребенок.
— Ей ничего не стоило назвать этого ребенка твоим, но Наташка не захотела лгать. «Бабуля, я не смогу его обманывать», — говорила она. А я смогла. Взяла грех на душу. Поэтому, если ты откажешься, я пойму. Но, пожалуйста, подумай. Я сама буду его растить. Столько — на сколько меня хватит, но я хочу знать, что если со мной что-то случится, мой внук не окажется в детском доме.
Эмоции были разные. Непонятные. Злость, обида и на Наташу, и на Елену Ильиничну. Но к Эрику я уже привык. Я не видел его часто. Помогал, чем мог, но Елена Ильинична была рада любой помощи. Она не требовала невозможного и воспитывала внука в строгости. И я согласился. Ведь действительно, Елены Ильиничны могло не стать в любой момент, а прежде чем я смогу его усыновить, ему придется оказаться в детском доме.