Нежное Сердце

Знойная зима. — Под исполинским деревом. — Белая Борода и его спутники. — Стрелок и певец. — Мрачные воспоминания. — Пигмеи. — Карлик Акка. — Таинственная смерть буйвола. — Оборотни-волки и оборотни-леопарды. — Пустынник. — По следам слонов. — Так охотятся акки! — «Красная Змея» и ее жертва.

Перед глазами молодого человека, стоявшего на вершине небольшого холма, расстилался зимний пейзаж.

У ног наблюдателя струился по каменистому руслу ручей. Он не отличался глубиной, так как всюду

видно было дно; поверхность его была покрыта пенистыми гребнями вследствие ударов волн о выдававшиеся над поверхностью воды камни. Несомненно, река далеко не всегда была так мелка и ее течение отнюдь не всегда так спокойно, как сейчас. Вдоль узкого серебристого ручья тянулись по обеим сторонам широкие песчаные полосы, примыкавшие к выветрившимся, покрытым трещинами стенам и составляли собственное речное русло, по которому обыкновенно струились по направлению к долине могучие волны. Теперь источники пересохли, и крошечная, узенькая речка, бежавшая по широкому руслу, напоминала собой ребенка, приютившегося на постели великана.

По ту сторону реки тянулась широкая площадь без всякого следа пышных нив, возделанных полей, пастбищ или рощ: то была степь. Но тщетно глаз стал бы искать здесь волнующегося моря травы, столь обычной в степи, составляющей приют различным птицам и животным. Не слышно было ни стрекотанья цикад, ни даже кваканья лягушек. В степи царствовала мертвая тишина.

На однообразном фоне поверхности блестели только местами широкие полосы красного песка, отливавшего черным цветом благодаря золе и угодьям, да там и сям поднимались обнаженные травяные стебли, уцелевшие от разрушительного действия степного пожара. Но по эту сторону реки, вокруг холма, стоял редкий лес; масса сухих листьев упала с деревьев, и ветер разносил их по земле. Тысячи других листьев, отчасти уже увядших, отчасти увядающих, висели еще на ветвях деревьев и кустарников, и одежда леса блестела на солнце желтыми, белыми и красноватыми переливами.

Но наряду с умиранием и увяданием пробивалась в растениях новая жизнь: на обнаженных сучьях и ветвях виднелись новые, распускающиеся зеленые почки; местами можно было заметить и свежие цветы: жизнь и смерть еще оспаривали друг у друга пальму первенства в природе.

Гигантское дерево, увенчивавшее вершину холма, также не хотело окончательно сбрасывать с себя зеленый наряд. Густой ковер сухих листьев уже покрывал землю под его мощным навесом, увядшие листья висели также всюду и на его ветвях, но в тысяче мест пробивалась на нем новая, молодая зелень, а вершина дерева все еще была густа и давала большую тень.

К какой породе принадлежало это дерево, столь гордо поднимавшее к небу свою вершину? Мощью и силой оно напоминало собой тысячелетний дуб, этого сына севера; по форме оно также было похоже на него, только ни один дуб не мог сравняться с этим деревом своими размерами. Могучий ствол поднимался кверху подобно башне, и на расстоянии пятнадцати метров от поверхности земли, в том месте, где он начинал разветвляться, ветки его толщиной не уступали самым большим дубам. Бури и грозы были бессильны перед этим великаном; только время могло бы оказать на него свое разрушительное действие. Тысячу лет простоял уже этот гигант, и, быть может, не одну тысячу лет предстояло прожить ему на земле; близость реки давала возможность легко переносить засухи, и он цвел и зеленел, когда наступали ливни и грозы разражались над его головой.

Теперь была зима; солнце немилосердно палило, и масса птиц укрывалась от зноя в тенистых ветвях. Под его тенью отдыхал теперь и наш путник, любовавшийся зимним ландшафтом.

Где на земном шаре находится такая страна, в которой нам приходилось бы укрываться зимой в тени деревьев от солнечного зноя? Такая страна лежит на далеком юге, вблизи экватора, и местность, о которой идет речь, расположена по берегу одной из рек Судана, впадающей в Газелью реку неподалеку от Белого Нила. Гигантское дерево, под которым расположился спутник, принадлежало к породе обезьяньих деревьев.

Но молодой путник, который стоял, опершись надуло ружья, и смотрел на бегущий ручей, был вовсе не сын юга. Белокурые локоны, выбивавшиеся из-под белой соломенной шляпы, имевшей форму шлема, белокурая борода, обрамлявшая его загоревшее лицо, голубые глаза с длинными ресницами — все это указывало на то, что молодой человек не был уроженцем Африки. Родиной его было побережье Северного Немецкого моря; из этих отдаленных стран пришел он сюда, в область Газельей реки. Здесь, куда проникали лишь черноволосые турки да греки, блондин пользовался общим уважением. Туземцы называли его «Белой Бородой», и это прозвище осталось за ним несмотря на то, что он был очень молод и не достиг еще двадцатичетырехлетнего возраста.

Юноша Белая Борода был не один: его сопровождали два товарища. Последние были типичными детьми Эфиопии, Цвет кожи у одного из них был темно-коричневый, у другого — медно-красный. Первый был высокого роста и крепкого телосложения, второй был настоящий карлик: судя по росту, ему можно было дать не более четырнадцати лет, и только морщины на лице указывали на его зрелый возраст. Голова краснокожего имела круглую форму, между тем как голова коричневого была продолговата и стиснута в висках.

Ни у того, ни у другого не было никакой одежды, если не считать одеждой большой передник на бедрах. В платье нуждаются европейцы, в Африке же оно совершенно не нужно. В коричневом с первого же взгляда можно было узнать негра из племени бари, наиболее трудолюбивого и храброго, занимающегося земледелием и скотоводством и лучше других негров умеющего оберегать свою шкуру. Карлик, наоборот, принадлежал к племени акка, — тем карликовым цыганам с Верхнего Нила, которые не имеют постоянного местожительства и живут только охотой.

Акка равнодушно лежал, растянувшись на земле и, по-видимому, дремал. Негр держал в руках винтовку и внимательно смотрел вверх на дерево. На дереве не было дичи, которая могла бы составить предмет охоты, но в ветвях чирикали и порхали различные птицы, и одна из них, пестрый попугай, по-видимому, особенно понравилась чернокожему. Он приложил ружье к плечу и стал целиться, но рука его дрожала от возбуждения.

— Спокойнее, Лео, спокойнее, а то ты опять промахнешься, — обратился к нему Белая Борода. — Рука не должна дрожать!

Но совет его пропал попусту: раздался выстрел, и вслед за ним напуганные птицы поднялись со своих мест, а громкий смех вскочившего в это время с земли акки подтвердил предположение Белой Бороды, что Лео и на этот раз промахнулся.

— Лео, Лео, — начал он, — должно быть, из тебя никогда не выйдет охотник. Оставь стрельбу! Я пошлю тебя к Святому Кресту в миссию: там ты сможешь хоть обрабатывать поле.

На Лео это замечание подействовало, по-видимому, не особенно приятно. Он опустил ружье и пробормотал: