Нежность Нефертити
Шрифт:
— Насчет… жертвоприношений…ты перегнула… царица!
Маху опять застенчиво улыбнулся и быстро скрылся за колонной. Неф с любопытством развернула папирус и прочла написанное крупными иероглифами… «Как нам обустроить Египет!».
Неф покачала головой и, едва заметно, улыбнулась.
Ни один из жрецов не явился на торжества по случаю вступления на трон фараона Аменхотепа Четвертого. Ни один из них никак не выказал своего желания подчиниться новому правителю. Ни один из храмов не был закрыт. Молебны
Все население Фив разделилось на две половины. Одни откровенно ликовали и были готовы поддержать любые начинания молодого фараона. Возлагали к статуям его и царицы Нефертити каждый день цветы. Другие в страхе шарахались от статуй худенького, сутулого фараона с большой головой и отвислой нижней губой. Они никак не могли, да и не хотели принимать новых веяний.
Многие вообще не выходили из домов. Говорили, якобы, видели нескольких рабов, разгуливающих по торговым рядам, в явно нетрезвом виде. Будто, они дерзко и с вызовом смотрели в глаза каждому встречному. Обстановка в Фивах накалялась.
Неф пообещала «большой четверке» принять решение через три дня. Когда срок истек, она дала распоряжение Маху и Эйе силой привести жрецов в свой Главный дворец.
Стражники Маху и воины Эйе с особым рвением кинулись выполнять распоряжение. Они выволакивали жрецов из домов, везли на колесницах к Главному дворцу и силой вталкивали в Главный зал.
Когда были доставлены все до единого, в зал вошла Нефертити.
Она окинула взглядом кучку жавшихся друг к другу, испуганных жрецов и удивленно подняла красивые брови.
— Разве так приветствуют царицу Египта, жену великого фараона Аменхотепа, сына Бога солнца, властителя всего живого? — спросила она Эйе и Маху. И кивнула головой.
Стражники и воины тут же кинулись на жрецов. Заставляли силой падать ниц перед царицей. Особенно непокорных, они с усердием стукали лбами о каменные плиты.
Только Главный жрец, Панехси, остался стоять на месте. Его стражники и воины побоялись тронуть.
— Что позволено царице, не позволено жрецу! — спокойно сказала Неф, глядя прямо в лицо Панехси.
Эйе одной рукой опустил Панехси на пол. Тот плашмя растянулся на холодных каменных плитах.
Неф подумала и распорядилась:
— Поднимите его… До половины!
Панехси был мгновенно поднят. И поставлен на колени.
Некоторое время Неф молча бродила между распростертыми на полу жрецами, поглядывала на Панехси.
Потом Неф начала задавать вопросы. Ее тонкий, нежный голосок переливался колокольчиком под сводами Главного дворца. Она смотрела на Панехси чистыми, ясными глазами и наивно спрашивала:
— Разве хвост вертит лошадью? Разве копыта решают, куда лошади идти? Разве ноздри у лошади, чтобы слушать, а уши, чтобы дышать? Разве ее глаза смотрят не туда, куда хочет ее хозяин, сидящий в седле?
— Может быть, старая кобыла забыла, в руках у хозяина большая плеть? И он может сменить старую капризную лошадь на молодого и преданного коня?
Неф подошла к Панехси вплотную, поднялась на цыпочки и сняла с него великолепный, расшитый золотом и драгоценными камнями, головной убор.
— Здесь жарко… — пояснила она окружающим.
Последний удар Неф нанесла, сделав перед этим огромную паузу. Пот градом струился по лицу и шее Главного жреца Панехси.
Перед Неф стоял на коленях очень старый, больной, лысый человек. На какое-то мгновение ей даже стало его жалко. Но она тут же вспомнила… своих родителей…
Вот этот самый… старый и лысый человек… приказал…
Неф с большим трудом взяла себя в руки и, лучезарно улыбнувшись, продолжила свою речь:
— Может быть, Главный жрец стал настолько стар, что уже не понимает таких простых истин? Может быть, ему пора удалиться от дел и выращивать репку у себя в огороде?
Слово «репку» Неф произнесла особенно жестко. Прямо с откровенной злостью, четко выговаривая каждую букву.
С этого мгновения в Египте само понятие «выращивать репку» обрело угрожающий смысл. Его старались не произносить вслух.
— Молодой фараон может помочь Панехси… Фараон щедр. У него много плодородных земель. Фараон Аменхотеп может выделить Панехси несколько квадратных метров под огород… Где-нибудь на окраине Египта, чтоб Главного жреца никто не беспокоил…
Неф сделала знак рукой. Два воина подхватили Панехси под руки и поволокли на улицу. Там бросили в колесницу и под охраной отправили домой.
Всю дорогу до дома Панехси невнятно бормотал:
— Жрец в Египте, больше чем жрец… Я подниму народ…
— Народ за Панехси… Бойтесь египетского бунта, бессмысленного и беспощадного!
Но его никто не слушал. У дома Главного жреца поставили двоих стражников. Им было приказано, никого не впускать и никого не выпускать. За исключением одной служанки, уже много лет прислуживающей Главному жрецу.
В тот же вечер Неф неожиданно вернулась из своего дворца в поместье Эйе. Она ворвалась в спальню Криклы, (та сидела на постели и расчесывала свои необъятные волосы), и бросилась ей на шею.
Крикла ничуть не удивилась. Отложила в сторону гребень, прижала к себе Неф и начала ее тихонько укачивать.
— Расскажи мне сказку… — всхлипнув, попросила Неф.
Крикла опять ничуть не удивилась.
— «В некотором царстве… в некотором государстве…» — начала она задумчиво. — «Жили-были… один нубиец со своею нубийкой…».
Обстановка в Фивах, да и по всей стране, продолжала накаляться. Все общество уже резко разделилось на два враждующих лагеря. Еще вчера добрые соседи и доброжелательные друзья, вдруг оказались по разные стороны баррикад. С ненавистью и злобой, одни проклинали молодого фараона и его «реформы», другие, с не меньшей непримиримостью, отрицали весь прежний уклад жизни.