Нежные щечки
Шрифт:
— Это девчонка слушает, которая позавчера из дома убежала.
Приживалы в доме Огаты звали его папой, а его супругу — мамой. Касуми только недавно узнала, что все эти люди питаются наличные средства Огаты и церковные пожертвования.
— Сэнсэй, а вы девочке этой тоже так делаете?
— Да что ты! Только тебе.
Касуми повернулась к Огате:
— Сэнсэй, с тем, что муж не хочет ехать на Сикоцу, ничего уже не поделаешь, так ведь?
— Ничего не поделаешь, — подтвердил Огата. — Просто вы два разных человека.
— Хотя цель у нас одна.
— Ну, это мне неизвестно. Казалось бы, супруги.
— Какие именно? — Касуми привстала.
Огата вытащил руку из-под футболки Касуми и лег на спину, подложив руки под голову.
— Это мне неведомо.
— Какие перемены? — Касуми пыталась сдержать ни с того ни с сего участившееся сердцебиение, вглядываясь в безмятежные глаза за стеклами очков.
— Этого я не знаю. За все эти четыре года ничего не изменилось, твои мысли были заняты только Юкой, так ведь? Меня не покидает чувство, что пора уже чему-то произойти. Может быть, это что-то случится извне.
— Извне?
— Ну да, что-то изменится независимо от твоих усилий, извне. И в ответ — что-то изменится внутри тебя. Но что конкретно, я не знаю.
— Может быть, Юка найдется?
— Не знаю, будет это что-то хорошее или плохое, но в конце концов любая ситуация должна разрешаться. Ныне же будешь со мною в раю, — невразумительно бормотал себе под нос Огата.
Касуми знала, что это цитата из Библии, но понятия не имела, что она означает. И никогда не интересовалась этим, как иные ревностные верующие.
— Сэнсэй, вы как-то сказали, что слова — инструмент. Почему вы мне это говорили?
— Верно, слова — инструмент. В моем случае инструмент, которым я торгую. Но бывают слова иного толка, те, что проходят через кровь и плоть. И это очень хорошо.
— А как их различить?
— Когда вцепится тебе что-нибудь когтями в сердце, вот это оно и есть.
Касуми нравился этот невзрачный, потрепанный старик. Благодаря ему она и смогла пережить такое тяжелое для нее время.
Случилось это через несколько дней после разговора с Огатой. Касуми, как обычно, пришла с работы домой и вместе с Рисой поспешила за покупками, еле успевая до закрытия магазинов. По пути заскочили в книжный — надо было купить кое-что для Рисы. Когда вернулись, в прихожую вышел явно заждавшийся их Митихиро.
— Привет. Поздно вы что-то.
Касуми опустила увесистые пакеты на ступеньку-возвышение перед входом в квартиру.
— Прости. Ты рано сегодня.
— Да, заказы сегодня рано доставил.
— Понятно. Я ужин сейчас приготовлю.
— Да ничего, не суетись. Нужно поговорить.
Они проводили взглядом Рису — та бросилась к телевизору, вот-вот должны были начаться мультики. Оставшись вдвоем в коридоре, они зашептались:
— Что случилось?
— Только что звонили с телевидения. Сказали, что опять снимают передачу о пропавших без вести детях, спросили, не хотим ли мы принять участие.
Так вот о каких «переменах» говорил Огата. Вот они — «перемены извне».
— Давай пойдем! — оживилась Касуми.
Ответ жены явно удивил Митихиро — он посмотрел на нее с подозрением.
— Ты правда не против?
— Правда, пойдем! И Огата-сэнсэй сказал, что уже пора произойти каким-то переменам. Я уверена,
— Огата-сэнсэй?
В голосе Митихиро сквозило сомнение. Касуми сделала вид, что не заметила реакцию мужа.
— Да.
— Мне, конечно, все равно, только это опять привлечет к нам внимание. — Митихиро мучили противоречивые чувства.
Через два года после исчезновения Юки они уже участвовали в похожей передаче. Они согласились на съемки, рассчитывая получить хоть какую-нибудь информацию, но результаты были плачевными. На них обрушился поток анонимных звонков и писем — опыт был не из приятных. Большинство людей сочувствовали им и пытались подбодрить. За этой категорией следовали религиозные зазывалы. Но больше всего крови Касуми попортили ложные информаторы и любители позлословить.
К примеру, пришло письмо, где было написано: «Я воспитываю Юку-тян. Она растет хорошей девочкой, не беспокойтесь за нее». В конверт даже не поленились вложить фотоколлаж, где использовалась фотография Юки из объявления о ее розыске. Было и такое тревожное послание: «Видела вашу дочку на Хоккайдо в одежде паломницы». И каждый раз, получив подобное послание, они связывались с Асанумой, и тот проверял достоверность той или иной информации. И почти всегда за этими ложными сведениями стояли любители розыгрышей. Иногда в письмах содержалась и откровенно жестокая клевета. «Мы знаем, что вы убили собственного ребенка. И ее останки лежат на дне Сикоцу. Убив, вы спрятали труп в сарае, а потом под покровом ночи отвезли его подальше от берега и утопили. А в качестве груза использовали бетонный блок». «Преступник ваш муж. Он изнасиловал собственную дочь, а когда она подняла шум, убил ее». «Есть свидетели, видевшие, как вы с Исиямой выходили из отеля. На самом деле девочка — ребенок Исиямы, и мы знаем, что ваш муж убил ее. Сами вы проститутка, а муж ваш детоубийца». «Жена хозяина дачи не внушает доверия. Не сомневаюсь, что это она убила из ревности». «Ребенок пропал по родительскому недосмотру. Возмутительно, что у них еще хватает наглости взывать к общественности через радио и телевидение! По родителям с таким извращенным мышлением Сибирь плачет!»
Стоило об этом вспомнить, и Митихиро тут же начинало трясти от досады и гнева. Именно поэтому он пребывал в нерешительности.
— Неизвестно, что нас ждет на этот раз. Я-то переживу, а ты как?
— Не волнуйся за меня, давай поучаствуем. Вдруг новости будут. У меня почему-то такое предчувствие.
Митихиро хранил молчание, а Касуми энергично продолжала:
— Если ничего нового не будет, тогда в этом году я поеду на Сикоцу одна.
— Ты уверена? Ничего, если я не поеду?
— Ничего, просто у нас по этому поводу разные мнения, — решительно произнесла Касуми.
Во взгляде Митихиро промелькнула печаль отвергнутого. Касуми сожалела, что задела мужа своими словами, но назад пути не было. Стоя перед зеркалом в ванной, она поймала себя на мысли, что однажды испытывала похожее чувство. Было это в тот вечер, когда они с Исиямой решили, что поедут на Хоккайдо, когда она осознала, сколь сильно отдалилась от мужа и сколь на многое готова ради Исиямы.
Сейчас, спустя столько лет, из зеркала на нее снова смотрело лицо женщины, нарушившей супружескую верность.