Нежные юноши (сборник)
Шрифт:
– Ты знаешь, что я люблю тебя.
Они избежали ссоры, но за ужином царила напряженная, звенящая тишина. Она достигла апогея чуть позже, когда он начал раскладывать свои рабочие эскизы на столе.
– Но, Роджер, – возразила она, – я думала, что сегодня вечером тебе не нужно будет работать!
– Я тоже так думал, но подоспело кое-что срочное.
– Я пригласила в гости Джорджа Томпкинса.
– Черт бы его побрал! – воскликнул он. – Прошу прощения, дорогая, но теперь тебе придется позвонить и отменить приглашение.
– Но
Роджер застонал. Первое, что пришло ему в голову – попросить их обоих сходить в кино; но предложение застыло у него на губах. Он не хотел отпускать ее в кино; ему хотелось, чтобы она осталась дома, у него на виду, чтобы он все время знал, что она рядом.
Бодрый Джордж Томпкинс прибыл ровно в восемь.
– Ага! – с веселым осуждением крикнул он, как только вошел в комнату. – Все еще трудимся!
Роджер холодно признал, что это правда.
– Завязывай! Завязывай с этим, пока не поздно!
С глубоким вздохом удовлетворения он уселся и закурил.
– Послушай человека, который изучил этот вопрос досконально. Ты достигаешь предела своих сил, а затем – р-раз! И ты сломался.
– Прошу прощения, – голос Роджера был предельно вежлив, – но я, чтобы не мешать вам, пойду наверх и закончу работу.
– Как хочешь, Роджер. – Джордж беззаботно махнул рукой. – Я не обижаюсь. Ведь я – друг семьи, и буду рад поболтать если не с мистером, то хотя бы с миссис…
Он игриво улыбнулся.
– Но будь я на твоем месте, старик, я бы послал к черту все эту работу и завалился бы спать.
Едва Роджер разложил все необходимое для работы на кровати, как выяснилось, что сквозь тонкий пол ему прекрасно слышно журчание беседы внизу. Неожиданно ему стало интересно, о чем же они так оживленно разговаривают? Он пытался погрузиться в работу, но никак не мог сосредоточиться и несколько раз вставал и нервно шагал по комнате из угла в угол.
Кровать была плохо приспособлена для работы. Бумага все время соскальзывала на пол, и острый карандаш прокалывал в листах дырки. Сегодня вечером все шло наперекосяк. Буквы и фигуры сливались у него в глазах, а в качестве аккомпанемента к пульсации крови в висках выступало доносившееся снизу приглушенное настойчивое бормотание.
Около десяти он неожиданно осознал, что за последний час не сделал фактически ничего; с резким восклицанием он собрал свои бумаги, засунул их в портфель и спустился вниз.
– О, привет! – воскликнула Гретхен. «Подозрительно приветливо», – подумал он. – А мы как раз говорили о тебе.
– Благодарствую, – с иронией произнес он. – И какая же конкретно часть меня оказалась под скальпелем?
– Твое здоровье, – весело ответил Томпкинс.
– С ним все в порядке, – сказал Роджер.
– Старина, ты смотришь на вопрос исключительно со своей колокольни, – воскликнул Томпкинс. – Ты выглядишь как абсолютный эгоист. Не кажется ли тебе, что у Гретхен тоже есть кое-какие права на тебя? Если бы ты не щадя себя трудился над прекрасным сонетом, или над портретом какой-нибудь Мадонны, или чем-нибудь в таком роде, – и он бросил быстрый взгляд на тициановские волосы Гретхен, – то никто не сказал бы тебе и слова поперек. Но ведь ты надрываешься из-за какой-то ничтожной рекламки какого-то дурацкого шампуня – и поверь мне, если весь этот шампунь в одно прекрасное утро исчезнет, никто в мире не станет сильно горевать.
– Минуточку, – рассердился Роджер, – я вовсе не обманываюсь насчет важности своей работы – для Вселенной она так же бесполезна и не нужна, как и те пустяки, которыми занимаешься ты! Но для нас с Гретхен это важнейшее дело – по крайней мере, на сегодня.
– Ты хочешь сказать, что мой труд никому не нужен? – недоверчиво переспросил Томпкинс.
– Нет; я не могу так сказать, ведь он все-таки приносит счастье одному бедному потомку джинсового магната, который совершенно не представляет, куда еще можно потратить деньги.
Томпкинс и Гретхен обменялись быстрыми взглядами.
– Увы мне! – с иронией воскликнул Томпкинс. – Все эти годы я не понимал, что я трачу свое время впустую!
– Ты праздный трутень, – грубо ответил Роджер.
– Я? – не на шутку разозлился Томпкинс. – Ты назвал меня трутнем лишь потому, что я живу уравновешенной жизнью и умею находить время не только на работу, но и на всякие более интересные вещи? Лишь потому, что я работаю не меньше твоего, но не позволяю себе при этом стать унылым и скучным работягой?
Оба мужчины разозлились; голоса звучали все громче, хотя на лице Томпкинса по-прежнему сохранялось некое подобие улыбки.
– Я хотел сказать лишь о том, – твердо сказал Роджер, – что на протяжении последних шести недель ты, как мне кажется, действительно напряженно поработал, укрепляя связь с моей женой!
– Роджер! – воскликнула Гретхен. – Что ты имеешь в виду?
– Только то, что я уже сказал.
– Держи себя в руках!
Томпкинс нарочито холодно закурил:
– Ты так измучен своей работой, что даже не можешь отвечать за свои слова. Ты же почти на грани нервного срыва…
– Пошел вон отсюда! – яростно завопил Роджер. – Иди отсюда, пока я не вышвырнул тебя!
Томпкинс поднялся:
– Ты… ты вышвырнешь меня?
Он не мог поверить своим ушам.
И как только они стали сближаться, Гретхен встала между ними, схватила Томпкинса за руку и потащила его по направлению к двери:
– Он ведет себя как сумасшедший, Джордж, так что лучше уходи. – Она всхлипнула и стала в темноте искать его шляпу.
– Он оскорбил меня! – орал Томпкинс. – Он угрожал мне! Он хотел вышвырнуть меня из дома!