Незнакомцы на мосту
Шрифт:
Было уже два часа утра, когда я отложил в сторону обвинительный акт. С момента моей утренней встречи с Абелем прошел длинный и утомительный день.
Четверг, 22 августа
Я пригласил на ланч прокурора Мура (в настоящее время он судья окружного апелляционного суда второй инстанции) и помощника генерального прокурора Томпкинса (в то время он работал в Вашингтоне в окружном суде, в настоящее время занимается частной практикой в штате Нью-Джерси). Было уже три часа, когда мы закончили нашу беседу.
— Хотя защита, конечно,
Я сообщил им, что Абель по своим собственным соображениям согласился с идеей защиты с достоинством.
Я отметил также, что в таком сложном деле одному адвокату защиты трудно соревноваться с безграничными возможностями федерального правительства. Я только приступил к изучению дела и уже с горечью ощущаю, что мне приходится противостоять министерству юстиции и целой армии сотрудников ФБР. Кроме того, с меня не спускают глаз Нью-Йоркская ассоциация адвокатов и пресса.
Я с надеждой упомянул о процедуре, применявшейся на Нюрнбергских процессах, в соответствии с которой защите предоставлялась возможность до начала заседания суда познакомиться с собранными доказательствами. Обвинение не могло предъявлять на суде какие-либо доказательства, ранее не представленные для ознакомления защите. Например, вечером накануне того дня, когда я представил в Нюрнберге в качестве доказательств кинофильмы о нацистских концентрационных лагерях, мы должны были неофициально продемонстрировать эти фильмы всем представителям защиты.
Это правило было позаимствовано из европейской судебной процедуры, и мы согласились применить его в Нюрнберге, поскольку стремились, чтобы во всем мире, и особенно в Германии, признали, что международные военные трибуналы обеспечивают справедливое рассмотрение дел.
— Полагаю, — заметил Мур, — что столь общее ознакомление до суда с доказательствами явилось бы неудачным прецедентом в сфере уголовного судопроизводства в нашей стране.
— Пожалуй, если говорить об обычных делах, — сказал я. — Однако в деле Абеля, как было и в Нюрнберге, затрагиваются международные интересы. Мы хотим, чтобы все страны признали, что американские суды обеспечивают самое справедливое правосудие. В частности, применяемые нами процессуальные нормы должны казаться рядовым европейцам справедливыми.
В принципе мы пришли к согласию, однако мои собеседники недвусмысленно дали понять, что предоставят в мое распоряжение только то, что должны предоставить в соответствии с федеральными правилами уголовного процесса, и ничего больше.
Затем Томпкинс заявил:
— Процесс будет достаточно простым. Он будет проводиться просто и прямолинейно — не потребуется предъявлять записей подслушанных телефонных разговоров или каких-либо других подобных улик. Обвинение не станет прибегать к методам, из-за которых Верховный суд отменил приговоры по другим делам о шпионаже.
Когда я спросил, будет ли обвинение требовать смертной казни, он ответил, что официальный порядок в настоящее время заключается в том, чтобы просто сообщить суду имеющиеся факты и не давать рекомендаций о мере наказания.
— Лично я, — добавил Томпкинс, — не считаю, что обвинение должно требовать смертного приговора, однако положение может внезапно измениться.
Разговор получился приятный и, как мне казалось, полезный для всех. В принципе мы и в дальнейшем постоянно достигали единства мнений.
А пока что процесс нависал, как штормовое облако на горизонте. Он был назначен на 16 сентября, то есть до его начала оставалось меньше месяца.
Пятница, 23 августа
В девять часов утра я встретился с прокурором Муром, чтобы обсудить вопрос о том, что делать с имуществом Абеля, которое не используется в качестве вещественных доказательств — с массой различных инструментов, книг и картин, которые Абель так хотел сохранить.
Мы с прокурором договорились, что вещи Абеля будут помещены в государственный склад с правом доступа к ним как обвинению, так и защите. 29 июня два сотрудника ФБР произвели обыск в студии Абеля и унесли двести два предмета. Они вновь вернулись туда 16 августа и забрали еще сто двадцать шесть предметов из кладовой, находящейся в коридоре рядом со студией. Эти предметы были упакованы в двадцать картонных и деревянных ящиков.
Вот что, в частности, было найдено ФБР (эти предметы отражают ту двойную жизнь, которую мой клиент вел в Соединенных Штатах): электрический генератор мощностью в треть лошадиной силы; коротковолновый приемник «Холли-крафтер» с наушниками; фотокамера «Спидтрафик» и большой набор фотооборудования и материалов; металлические винторезные головки и инструменты; многочисленные кассеты и обертка от фотопленки; напечатанные на машинке заметки на тему «Нельзя смешивать искусство с политикой»; карта парка Бэр-Маунтин-Гарриман, который является частью парка Полисейдс, и планы расположения улиц Куинси, Бруклина, Уэст-Честера и Патнама (штат Нью-Йорк), планы других городов — Чикаго, Балтимора, Лос-Анджелеса; гвозди, обрывки фотопленок, запонки-«контейнеры» и всякие другие мелочи, упакованные в тринадцать коробок «Сакретс», расписание прибытия и отправления международной почты; блокнот с записями математических формул, ноты, магнитофон и пленки с записями; альбом с эскизами, научные журналы и технические брошюры, банковская книжка; написанная масляными красками картина, изображающая нефтеочистительный завод; коробочка с профилактическими средствами и шестьдесят четыре кисти.
В половине третьего дня я первый раз посетил Абеля в камере предварительного заключения федеральной тюрьмы, занимающей не очень-то импозантное, но вполне отвечающее своему назначению здание на Уэст-стрит в Манхэттене. Я прошел через управляемые электрическими приборами тюремные двери и расписался в журнале (лишь один заключенный пытался совершить отсюда побег — и то неудачно).
Во время этой второй встречи казалось, что Абель чувствует себя свободно в обществе адвоката, назначенного ему судом.
Когда он сел, я сказал:
— Не хочу порождать ложных надежд, но полагаю, что начало было положительным.
Затем я сообщил ему о содержании полученных мною писем, о телефонных звонках и о том, что пресса, освещая мое первое интервью, отреагировала позитивно.
— Я убежден, Рудольф, что вам принесет пользу такая присущая американцам черта, как стремление действовать по справедливости. Ведь каждый американец хочет, чтобы дело любого человека, независимо от того, кого он представляет, было рассмотрено объективно.