Незнакомец из тринадцатой квартиры, или Похитители ищут потерпевшего… (с илл.)
Шрифт:
— Пошел-пошел-пошел-пошел! — и верещал таким страшным голосом, каким даже «караул» кричать стыдно.
Верещал до тех пор, пока у футболиста не отбирали мяч. Тогда он с досадой махал рукой и кричал:
— Так и знал! Передавать надо! Базилевичу надо было передать!.. — И тут же переносил внимание на другого футболиста: — Ну ты смотри! Ну просто пасется!.. Бегать надо, бегать! Ты же футболист, а не корова!
Как будто бедному запыхавшемуся, задерганному футболисту и секунду передохнуть нельзя! Такой бессердечный болельщик!
Рядом с ним сидела
— Рыбонька, не волнуйся! Не волнуйся, рыбонька! Все будет хорошо. Наши выиграют.
Ява подмигнул мне и тихонько сказал:
— Если б эту «рыбоньку» в воду бросить, вот бы звук был, вот плеску было бы!
Я представил себе это и улыбнулся:
— Да-а…
Но и профессор-циркач и «рыбонька» недолго привлекали наше внимание. На поле было так интересно, что мы забыли про все на свете. Мы уже не были Павлушей и Явой, у которых свои характеры, вкусы, интересы. Мы были какой-то маленькой частицей огромного существа, которое называлось «стадион» и которое трясло как в лихорадке.
И когда судья несправедливо, как счел стадион, не присудил одиннадцатиметровый в ворота торпедовцев (а «рука» точно была!), мы вместе со всеми завыли, загорланили, надрывая животы:
— Судью на мыло! Судью на мыло!..
Ну прямо как живодеры… И не существовало в ту минуту на свете ничего, кроме одиннадцатиметрового удара.
Великая вещь — футбол! По-моему, он мог бы даже быть лечебным средством. Например, для лечения нервнобольных. Да и от всяких неприятностей и плохого настроения футбол очень помогает. Во всяком случае, я на время матча про все свои неприятности забыл. И вспомнил только тогда, когда матч закончился. Нужно было снова отделаться от дяди.
— Ну, дядя, вы идите домой, а у нас тут еще дела… — сказал я, как будто мы были взрослые, а он ребенок.
— Ой, смотрите мне с этими делами! — сказал дядя. — Рано вы начали женихаться. Глядите, чтоб батьки ваших Дульциней уши вам не нарвали.
Но из-за того, что киевляне выиграли у торпедовцев (3:2), дядя был в чудном настроении и отпустил нас.
На этот раз нам пришлось ждать. Минут десять, а то и больше. Причем это было совсем не так легко, как вы думаете, потому что мы не просто ждали, а… боролись. Все время боролись с неудержимым людским потоком, который старался смыть нас и выплеснуть куда-нибудь на Бессарабку или даже на площадь Калинина. И это требовало страшных усилий. Наконец показались ребята.
— Идем! — скомандовал Будка.
И мы, с облегчением вздохнув, поплыли по течению.
— Ну? — нетерпеливо спросил я, подруливая к Будке.
— Потом! Тут не место…
Вот уж тянет резину!
Мы выплыли на Бессарабку и нырнули в какой-то проходной двор, который вел на Печерск. И тут, в темной подворотне, Будка остановился.
— Значит, так, — сказал он тихим, конспиративным голосом, озираясь по сторонам. — У нас был разговор с этим чуваком. Мы едва уговорили его. Вот хлопцы скажут…
— Да, ага, ага! — вразнобой, но твердо поддакнули хлопцы.
— Он согласился отдать часы, — продолжал Будка. — Но… только ночью. Причем сегодня. Завтра будет поздно. Потому что утром он чешет из Киева — его ищет милиция…
— Ну? — У меня сжалось сердце.
— Железо! Часы у него в тайнике… в пещере… возле Лавры. Днем туда нельзя — прогонят… Так вот, договорились встретиться в полночь у церкви Рождества Богородицы, а точнее, возле могилы Кайсарова. Знаете?
Мы с Явой переглянулись. Одурачить, что ли, хотят? Неужели одурачить? Но зачем?! А хоть бы просто так… Что же делать? А что тут сделаешь!
— Боитесь? — презрительно сощурился Будка. — Ну, если боитесь, как хотите. Часы ваши, а не наши… Одни мы, конечно, не пойдем, нам-то что…
— Ладно, — сказал я. — Мы придем.
Если б это были мои собственные часы, я бы еще подумал, идти или нет. Но вы же сами знаете, что это за часы!
— До встречи, — весело сказал Будка. — Только не проспите!
Глава XII. Казацкому роду нет переводу. Кошевой Карафолька. Письмо запорожцев. Ночь на кладбище (воспоминания)
Вечер. Одиннадцатый час. Мы лежим на широченной, как Крещатик, тахте у открытой двери балкона.
Лежим тихо, не шевелясь — делаем вид, что спим. Дожидаемся, когда заснут дядя и тетя, чтоб можно было потихоньку улизнуть.
Нет, должно быть, более тягостного ожидания, чем вот такое, когда лежишь без сна, неподвижно и ждешь. Да еще ждешь, не зная, что тебя ждет. Когда тебе нужно в полночь идти куда-то в жуткую темень к могилам…
В голову надоедливо лезут всякие страхи и воспоминания.
Воспоминания! Я, конечно, не Вольф Мессинг, я не могу читать чужие мысли на расстоянии, но, даже не глядя на Яву, который лежит рядом со мной, я готов поклясться, что он вспоминает сейчас то же самое, что и я… Уверен на все сто процентов! Он просто не может сейчас вспоминать что-нибудь другое… То было тоже ночью и тоже среди могил… И точно так же пересыхало в горле, и сжималось сердце, и немели ноги.
…Это было в прошлом году, в сентябре, как раз после «робинзонской» истории. Неожиданно к нам в село приехали археологи. Целая экспедиция из нескольких человек. Вернее, не совсем неожиданно… Двоих из этой экспедиции мы хорошо знали. Это были охотники из Киева, которые каждый год приезжали к нам на охоту да на рыбалку, им-то мы и ловили кузнечиков. С ними мы всегда держались немножко свысока и насмешливо, как со всеми городскими, кто так неприспособленно чувствует себя на селе. Мы посмеивались, когда они с трудом поднимались на заре на охоту, когда опрокидывались на наших лодках в плавнях, когда неумело, раня до крови руки, они чистили рыбу. И мы не могли себе представить, что они так много интересного знают.