Незнакомец в зеркале
Шрифт:
Голова у нее теперь болела постоянно. Это была ужасная пульсирующая боль, не оставлявшая ее в покое. Джилл хотелось, чтобы боль прекратилась хотя бы на час, на минуту, на секунду. Ей очень надо поспать. Она пошла в комнату прислуги за кухней, чтобы оказаться как можно дальше от Тоби. Там было тихо и тепло. Джилл легла на кровать и закрыла глаза. Она уснула почти мгновенно.
Ее разбудило дуновение зловонного ледяного воздуха, который вползал в комнату, прикасался к ней, обволакивал ее, словно саваном. Джилл вскочила и выбежала из комнаты.
Днем было страшно, но ночи стали просто ужасными. И всегда повторялось одно и то же. Джилл шла к себе в комнату и забиралась
Ее будил холод. Она лежала в постели, дрожа, чувствуя, как ледяной воздух подбирается к ней, как какой-то зловещий призрак нависает над ней, подобно ужасному проклятию. Она вскакивала с постели и бежала прочь в немом страхе.
Было три часа ночи.
Джилл заснула в кресле за книгой. Но вдруг она стала медленно, постепенно просыпаться, и когда открыла глаза, то оказалась в кромешной темноте с ощущением какой-то беды. В следующий момент она поняла, в чем дело. Ведь она заснула при полном освещении. Сердце у нее учащенно забилось, и она подумала: «Бояться нечего. Наверно, заходила сестра Галлахер и потушила свет».
А потом она услышала этот звук. Он приближался к ней по коридору: скри-ип… скри-ип… Кресло-каталка Тоби двигалась по коридору к двери ее спальни. Джилл почувствовала, как зашевелились волосы у нее на затылке. «Это всего лишь ветка скребет по крыше или дом оседает», — успокаивала она себя, зная одновременно, что это неправда. Слишком много раз ей приходилось слышать этот звук раньше. Скри-и-ип… скри-и-ип… Словно музыка идущей за ней смерти. «Это не может быть Тоби, — подумала она. — Он в постели, он беспомощен. Я схожу с ума». Но она слышала скрип все ближе и ближе. Вот он уже у самой двери. Остановился и ждет. И вдруг послышался шум, будто что-то разбилось, и наступила тишина.
Остаток ночи Джилл провела, съежившись в кресле, в темноте, боясь пошевельнуться.
Утром за дверью спальни на полу она обнаружила разбитую вазу, каким-то образом упавшую со столика в коридоре.
Джилл разговаривала с доктором Капланом.
— Вы верите, что… что разум может управлять телом? — спросила она.
Он озадаченно посмотрел на нее.
— В каком смысле?
— Если бы Тоби захотел… очень сильно захотел встать с постели, он мог бы это сделать?
— Вы хотите сказать, без посторонней помощи? В его теперешнем состоянии? — Он недоверчиво посмотрел на нее. — Но он ведь лишен какой бы то ни было способности двигаться. Абсолютно.
Но Джилл не была удовлетворена ответом.
— Если… если он непременно решил бы встать, если бы он считал, что ему обязательно надо что-то сделать…
Доктор Каплан покачал головой.
— Наш мозг действительно подает команды телу, но если моторные импульсы у человека заблокированы, если нет мышц, которые могли бы выполнить эти команды, то ничего не может произойти.
Ей надо было узнать во что бы то ни стало.
— Вы верите, что мыслью можно двигать предметы?
— Вы имеете в виду психокинез? Ведется много экспериментов, но пока никто не предъявил такого доказательства, которое убедило бы меня.
А разбитая ваза за дверью ее спальни?
Джилл хотела рассказать ему об этом, о холодном воздухе, который ее преследовал, о коляске Тоби у ее двери, но доктор ведь подумает, что она свихнулась. А может, так оно и есть? И с ней действительно что-то неладно? Может, правда она сходит с ума?
После ухода доктора Каплана Джилл подошла к зеркалу, чтобы посмотреть на себя. И ужаснулась тому, что увидела. Щеки ее ввалились, а глаза казались огромными на бледном и худом лице. «Если я буду продолжать в том же духе, — подумала Джилл, — то я умру раньше Тоби». Она посмотрела на свои спутанные, тусклые волосы и обломанные, слоящиеся ногти. «Я не должна ни за что на свете показываться Дэвиду в таком виде! Пора приводить себя в порядок. Отныне, — сказала она себе, — ты будешь раз в неделю ходить в салон красоты, будешь есть три раза в день и спать восемь часов!»
На следующее утро Джилл записалась в салон красоты. Она была измотана и, сидя под теплым, уютно гудящим колпаком сушилки, незаметно задремала. И тут же ей начал сниться кошмар. «Она лежит в постели и спит. Вдруг слышит, как Тоби въезжает к ней в спальню в своей коляске: скри-ип… скри-ип… Он медленно выбирается из коляски, встает на ноги и приближается к ней, усмехаясь и протягивая к ее горлу костлявые, как у скелета, руки…» Джилл проснулась с диким криком, от которого в салоне произошла паника. Она быстро ушла, не дав даже расчесать волосы.
После этого случая Джилл боялась выходить из дому.
И боялась оставаться в нем.
С ее головой происходило что-то неладное. И дело теперь было не только в головных болях. Она стала очень забывчивой. Спустившись за чем-нибудь вниз, она шла на кухню и долго стояла там, не зная, зачем пришла. Память начала играть с ней странные шутки. Однажды сестра Гордон пришла к ней поговорить о чем-то; Джилл удивилась: что делает здесь медсестра? А потом вдруг вспомнила: ведь ее на съемочной площадке ждет режиссер. Она попыталась вспомнить слова своей роли. «Боюсь, не очень хорошо, доктор». Ей надо поговорить с режиссером и узнать, какая ему нужна трактовка этой роли. Сестра Гордон держала ее за руку и озабоченно спрашивала: «Миссис Темпл! Миссис Темпл! Вам нехорошо?» И Джилл очнулась в знакомой обстановке, опять в настоящем времени, настигнутая ужасом того, что с ней происходило. Она знала, что долго так не продержится. Ей непременно надо узнать, действительно ли у нее что-то неладно с головой или же Тоби каким-то образом может двигаться, нашел способ нападения и будет пытаться убить ее.
Ей надо видеть его. Она заставила себя пройти весь длинный коридор до спальни Тоби. С минуту постояла перед его дверью, собираясь с духом, потом открыла дверь и вошла.
Тоби лежал в постели, а сиделка обтирала его влажной губкой. Она подняла голову, увидела Джилл и сказала:
— Ну, вот и миссис Темпл. А мы тут как раз принимаем чудесную ванну, правда?
Джилл повернулась и посмотрела на лежащую в постели фигуру.
Руки и ноги Тоби съежились и превратились в скрюченные отростки, отходящие от его сморщенного, сведенного судорогой торса. Между ног, похожий на какую-то длинную, противную змею, лежал его бессильный пенис, дряблый и мерзкий. Желтая неподвижная маска исчезла с лица Тоби, но жуткая идиотская ухмылка была на месте. Тело было мертво, но глаза жили неистовой жизнью. Они бегали, искали, взвешивали, замышляли, ненавидели — коварные синие глаза, полные тайных планов, полные смертельной решимости. В них она видела разум Тоби. «Важно помнить, что разум его нисколько не пострадал», — так сказал ей врач. Его разум мог думать, чувствовать, ненавидеть. У этого разума не было другого занятия, кроме как вынашивать планы мести, измышлять способ, как ее погубить. Тоби хотел, чтобы она умерла, а она хотела, чтобы умер он.
Глядя в эти горящие ненавистью глаза, Джилл будто слышала, как он говорит: «Я собираюсь убить тебя» — и ощущала почти физические удары исходящих от него волн отвращения.
Пристально глядя в эти глаза, Джилл вспомнила разбитую вазу и поняла, что ни один из ее ночных кошмаров не был галлюцинацией. Он нашел-таки способ.
Ей стало теперь ясно: Тоби должен умереть, иначе умрет она!
34
Закончив обследование Тоби, доктор Каплан подошел к Джилл.