Незнакомка с родинкой на щеке

Логинова Анастасия

Незнакомка поджала губы, подумала недолго и полезла в ярко-алый велюровый ридикюль, истерически пытаясь в нем что-то найти.

– В таком случае передайте ему записку, будьте так любезны!

Пока искала, руки ее тряслись столь сильно, что содержимое ридикюля, предмет за предметом, падало на паркет. Надушенный кружевной платок, на уголке которого я угадал вышитую букву "H", баночка с помадой, флакон духов, который я едва успела подхватить - не то разбился бы вдребезги, и квартира пахла бы незнакомкой месяц как минимум. Когда я подняла, чтобы отдать, выпавшую

тонкую книжицу, вроде документа, дама выхватила ее из моих рук с такой прытью, будто это был чек на миллион рублей.

Карандаша, впрочем, она так и не отыскала. И дышала глубоко и часто, а под вуалеткой уже блестели дорожки новых слез. Я почувствовала острую жалость - Бог знает, кто она такая, но по всему видно, что у нее и впрямь что-то приключилось. Быть может, Женя как раз сумеет помочь?

Я подала ей карандаш и блокнот, что лежали на полке возле телефона, а она, неловко поблагодарив, принялась наскоро писать что-то.

"Да кто же она такая?
– я мучительно перебирала в уме варианты, один другого неприятней.
– Хоть бы имя назвала".

И все же мне было ее жаль.

– Евгения Ивановича и правда нет дома, но я обещаю передать записку, едва увижу его. Вам нехорошо?

На участливый вопрос незнакомка не ответила, теперь торопясь уйти. Оторвала блокнотный лист, неровно свернула его два раза и протянула мне:

– Будьте любезны передать.

Хлюпнула носом, развернулась и вышла вон, сама закрыв за собою.

Хорошо начинается семейная жизнь.

Записка жгла мне руку, пока я несла ее в Женин кабинет... И ведь даже не запечатана - он никогда не узнает, если я загляну в нее. Немногие смогут понять, скольких сил мне стоило удержаться. Но я все-таки я сделала это, просто оставив записку на столе и чуть придавив ее уголок лампой.

Я вышла замуж за Ильицкого, отдала свою судьбу в его руки, а значит должна во всем доверять ему. Кроме того, я не была столь наивной, чтобы не понимать - у моего мужа до встречи со мною была долгая и отнюдь не монашеская жизнь, подробности которой мне вовсе не хотелось знать. Потому я плотно закрыла дверь в кабинет и решила о записке больше не думать.

В конце концов, у нас с Женей настолько особенная близость, что он сам мне непременно все расскажет!

Однако я ошиблась.

– Никита сегодня превзошел сам себя, - сказала я за ужином, подливая мужу апельсинового соуса, - по-моему он добавил к птице какие-то травы. Базилик, кажется.

– Не думаю, - качнул головой Женя.
– По-моему просто к тарелкам присохло что-то.

Меж тем он продолжал доедать курицу - не без аппетита даже. А вот меня слегка замутило. Прискорбно сознаваться, - думала я, откладывая нож и вилку, - но, не смотря на законченный с отличием Смольный, хозяйкой я оказалась самой что ни на есть дрянной...

Но я старалась изо всех сил.

– Милый, - я потянулась через стол и игриво погладила Женину руку, - я подала сегодня объявление о найме кухарки, обещаю, что мы едим курицу последний раз в жизни.

Честное слово, я думала, он обрадуется.

– А чем плоха курица?
–

изумился Женя вполне серьезно.
– Но насчет кухарки это отличная новость. И тогда уж тебе следовало нанять и горничную.

– А Катя?..

– Что - Катя? Кто-то же должен вызывать прачку или хотя бы открывать дверь, когда звонят. Не знаю... если тебе ее жаль, повысь Катю в экономки. Сколько нынче платят экономкам?

– Надо в газетах почитать...
– я снова упрекнула себя за то, что ничего не смыслю в ведении хозяйства.
– В любом случае Катя не может быть экономкой, потому как неграмотно пишет, невнимательная и перепутает нам все счета.

– Но и от Кати в роли горничной толку нет. Я же предлагал завести лучше канарейку - от нее тоже много шума и мало пользы.

– Тише, услышит...
– я покосилась на дверь.

А потом подперла рукою голову и некоторое время молча наблюдала, как муж разделывает птицу. Пока не поймала себя на том, что улыбаюсь совершенно по-глупому и думаю черт знает о чем.

– Что?
– поинтересовался он, поймав этот мой взгляд.

– Нечего, просто смотрю, как ты ешь.

– Смотри-не смотри, но мне еще поработать с бумагами нужно - раньше, чем через два часа я в спальную не поднимусь.

– Я вовсе не затем на тебя смотрю!
– смутилась я и вскочила с места, чтобы он не заметил, как вспыхнули мои щеки.

– А зря - могла бы попытаться. У тебя был шанс.

Я же сделала вид, что больше в упор его не вижу и прошла мимо. Правда, достаточно близко для того, чтобы он смог поймать меня, обхватив за талию, и слой усадить себя на колени.

– Не дуйся, - он легко поцеловал меня.
– Неужто до сих пор не научилась различать, когда я пытаюсь пошутить?

– Кто тебе сказал, что не научилась?
– я положила руки Жене на плечи и, добившись чего хотела, с обожанием глядела в любимые черные глаза.
– А тебе бы следует научиться понимать, что дуюсь я лишь для того, чтобы ты меня обнял.

– А тебе кто сказал, что я не научился?

Мы улыбнулись одновременно, и на этот раз я поцеловала его сама. Легким прикосновением губ теперь не обошлось, мы немного увлеклись и очнулись только от вскрика Катюши от двери.

– Ой!
– ахнула она, однако тотчас выйти не поторопилась.
– Я, право, думала в столовой убрать да спать лечь пораньше.

Я, как ужаленная вскочила на ноги, чтобы оправить юбку. Один чулок Женя все-таки успел отстегнуть, и он гармошкой ниспал к щиколотке. Я готова была со стыда сгореть.

– Вы не будете уже кушать, можно убирать?
– невозмутимо поинтересовалась Катюша.

– Будем, Катя, будем, вы идите... идите, пожалуйста, куда-нибудь!

Даже Ильицкого ей удалось смутить.

– Как скажете, - фыркнула она, кажется обидевшись.

Когда Катюша вышла, я мучительно закрыла лицо руками. Потом отняла ладони, поглядела на Женю, и оба мы прыснули со смеху - сразу стало легче.

– Ну вот, - упрекнула я его, - ты говорил, что Катя безнадежна, а она даже вызвалась помыть посуду.