Незваный гость
Шрифт:
– Ты, ерочка, аппетиты поубавь. Рыжая в столицы свои вернется несолоно нахлебавшись, хотя, ежели у нее родни нет…
Противно мне не стало, ну то есть, противнее, чем было до этого. Публика эта и без того хороших чувств не вызывала.
– Евушка, – обратился хозяин, дошедший до того состояния опьянения, когда женщин начинаешь замечать, – что ж ты не кушаешь совсем?
– Мигрень у меня, Гаврила Степанович, - изобразив томное прикосновение к челу, я сняла «жужу»,толку от нее было немного, - слабый пол очень
– Шипучки выпей шампанской, авось полегчает.
Послушно пригубив, я широко улыбнулась:
– Да вы чародей!
Бобруйский утвердительно икнул.
– И на женщин волшебное впечатление производите, - добавила я сахарку, - такого, что ни деньгами ни властью не достичь.
– На тебя тоже?
– А то, - отодвинув колени подальше от соседа, я исторгла томный вздох.
– Ну так, может, – купец подмигнул и махнул рукой к двери, - картины тебе свои прямо сейчас покажу?
– К прискорбию, останутся они неосмотренными, я, Гаврила Степанович – девушка приличная, а вы вообще человек женатый. Так что страсть свою я вынуждена сдерживать.
– Экая цаца! Сережка говорил, непростая ты штучка, Евангелина Романовна, репортерка столичная.
– Господин Чиков? Лестная аттестация,и точная. Интервью для издания дадите?
– Чтоб мое имя старинное купеческое в листке трепали?
– Не трепали, а упоминали с достоинством. Чтоб в Мокошь-граде узнали, что в Крыжовене такой замечательный купец проживает.
Лесть цели достигла, хозяин пустился в хвастовство. Про древность своего имени позабыл, зато поведал, как самому в жизни пришлось пробиваться, как из калачевского приказчика, то есть, управляющего, сам барином стал.
Время монолога я употребила с пользой, припрятав «жужу» за поясом.
– А супруга ваша, - глянула я через плечо собеседника, - того самого Калачева внучка? Мецената и филантропа?
Внучка филантропа как раз скребла по тарелке ножом и бесшумно хихикала.
– Нинелька-то? Ага. Старик на коленях передо мной стоял, чтоб я ее замуж взял, позор…
Он запнулся и, махнув стопку водки, занюхал ее рукавом фрака.
– Понятно, - улыбнулась я скабрезно.
– Что тебе понятно?
– Что, кроме деловой хватки и ума, господин Бобруйский обладает также истинно рыцарским благородством.
– Так у себя и напиши.
– Всенепременно. А плод вашей юной страсти, Мария авриловна, отчего не на празднике?
– Хворает она, в матушку здоровьем уродилась, - барин показал большим пальцем себе за спину, - нервические припадки у обеих происходят.
– Так вы от припадков их на водах лечить пытались?
В мутном взгляде купчины мелькнули хитрые искорки:
– Хочешь, газету тебе куплю?
– У мальчишки за пятачок?
– Чего?
– он расхохотался. – Экая ты, Ева, забавница! Нет, у этого, как его… не важно. Целую газету, чтоб сама там хозяйничала. Нравишься ты мне, рыжая. Как увидал, сразу понравилась, ещё в поезде, да нет, даже раньше, когда ты на перроне с чиновными господами щебетала. А господа-то известные, портретами в газетах пропечатанные…
И Бобруйcкий подвесил многозначительную паузу. Сглотнув горькую слюну, я холодно улыбнулась:
– Вас забавляет этот фарс?
В лице купца не читалось и следа опьянения, сейчас рядом со мной сидел готовый вгрызаться в соперника хищник.
– Фарс? – переспросил он дурашливо.
Мысли в голове щелкали как костяшки домино. Я анализировала свой вокзальный разговор с канцлером Брютом, то, как это смотрелось со стороны, кто где стоял. Есть!
– Разумеется, фарc, - серьезно ответила я.
– И вы, Гаврила Степанович, в нем главную роль исполняете, притворяетесь перед всеми эдаким посконным купчиною, водку напоказ хлещете, самодурствуете для публики.
В глазах собеседника мелькнула растерянность. Он явно ждал моих оправданий.
– А вы ведь вовсе не такой, - погладила я рукав фрака.
– Вы ведь умный, иначе положения своего нынешнего не достигли.
Бобруйский смотрел на мою руку. Я жалобно попросила:
– регори ничего не рассказывайте, умоляю.
– Про канцлера?
– Именно. Дайте любовью насладиться. У нас с господином Волковым ренессанс в отношениях случился, в столичных моих грехах я признаться не успела, да и не нужно ему о том знать.
Это ему понравилось, очень понравилось, он решил, что полностью держит в своих руках мою судьбу. А уж управлять судьбами Бобруйский обожал. Сейчас он прикидывал, какую выгоду сможет получить в свете открывшихся обстоятельств. Я решила помочь:
– Недельку обождите. Я статью для своего издания закончу, да в столицу уеду.
– Без жениха своего?
– Разумеется. Какой-то пристав мне в Мокошь-граде без надобности. Коллежский асессор? Право-слово, ерунда.
Бобруйский посмотрел на меня с уважением, Волкова же одарил взглядом победно-презрительным.
– Про что статейку сочиняешь? Про колдунства?
– О кровопийце Попове, который вашего прошлого пристава на тот свет отправил.
– Да ну?
– Ну сами посудите, молодой здоровый мужик к проклятой усадьбе отправился и самоубился на осиновом суку. Да читатели газету с моей статьей из рук рвать будут!
В смежной танцевальной зале призывно грянул оркестр. Взгляды всех присутствующих устремились к нам.
– Ладно, – Бобруйский бросил салфетку и поднялся, давая сигнал прочим, – наговорю я тебе интервью, проказница. Завтра приходи, с женихом, пусть, пока мы с тобою беседуем, к Маньке пообвыкнет, ему ведь с нею утешаться, когда ты в столицу упорхнешь. Канцлер. Ну ты и ловчила!