НФ: Альманах научной фантастики 35 (1991)
Шрифт:
— Надо дезинсекталем, — сказал Никита.
— Ничего, — ответил старик, — я пальцем за ночь больше передавлю, чем вся твоя химия. Знаешь, как Утесов поет? Мы врагов…
Тут он замолчал, и Никита так и не узнал про клопов и Утесова! Несколько метров прошли в тишине.
— Хряп, — вдруг сказал старик,
— А?
— Хряп, — повторил старик. — Хряп.
— Это клопы лопаются? — догадался Никита.
— Не, — сказал старик и улыбнулся. — Клопы тихо мрут. А это икра.
— Какая икра?
— А вот поразмысли, —
На углу и правда стоял запертый киоск «Союзпечати»,
— Вижу, — сказал Никита.
— Видишь. Хорошо. А теперь представь, что тут косая такая будка стоит. И в ней икру продают. Ты такой икры не видел и не увидишь никогда — каждое зернышко с виноградину, понял? И вот продавщица, ленивая такая баба, взвешивает тебе полкило — совком берет из бочки и на весы. Так она пока тебе твои полкило положит, на землю — хряп! — столько же уронит. Понял?
Глаза старика погасли. Он огляделся по сторонам, плюнул и пошел через улицу, иногда обходя что-то невидимое, возможно, лежащие на асфальте его сна кучки икры.
«Нет, — решил Никита, — надо прямо спрашивать. Черт знает, кто о чем говорит. А если милицию позовут, убегу…».
На улице уже было довольно темно. Зажглись фонари — работала из них половина, а из работающих большинство испускало слабое фиолетовое сияние, которое не столько освещало, сколько окрашивало асфальт и деревья, придавая улице характер строгого загробного пейзажа. Никита сел на одну из скамеек под липами и замер.
Через несколько минут на краю видимой полусферы сумрака появилось что-то поскрипывающее и попискивающее, состоящее из темных и светлых пятен. Оно приближалось, двигаясь с короткими остановками, во время которых раскачивалось взад-вперед, издавая утешительный и фальшивый лепет. Попав в освещенный фонарем участок, оно разделилось на женщину лет тридцати в темной куртке и катящуюся перед ней светлую коляску. Приглядевшись, Никита убедился, что женщина спит — время от времени она поправляла у головы невидимую подушку, притворяясь, по обычной женской привычке лицемерить даже в одиночестве, что приводит в порядок свои пегие волосы.
Никита поднялся с лавки. Женщина вздрогнула, но не проснулась.
— Простите, — начал Никита, злясь на собственное смущение, — можно задать вам один личный вопрос?
Женщина задрала на лоб выщипанные в ниточку брови и растянула широкие губы к ушам, что, как понял Никита, означало вежливое недоумение.
— Вопрос? — переспросила она низким голосом. — Ну давай.
— Скажите, что вам сейчас снится?
Никита машинально сделал идиотский жест рукой, обводя все вокруг, и окончательно смутился, почувствовав, что в его голосе прозвучала какая-то совершенно неуместная галантность. Женщина засмеялась воркующим голубиным смехом.
— Дурачок, — ласково сказала она, — мне не такие нравятся.
— А какие? — глупо спросил Никита.
— С овчарками, глупыш. С большими овчарками. «Издевается», — подумал Никита.
— Вы только поймите меня правильно, — сказал он. — Я и сам понимаю, что перехожу, так сказать, границу…
Женщина вдруг тихо вскрикнула и, отведя глаза от Никиты, пошла быстрее.
— Понимаете, — волнуясь, продолжал Никита, — я знаю, что об этом нормальные люди не говорят. Может, я ненормальный. Но неужели вам самой никогда не хотелось с кем-нибудь это обсудить?
— Что обсудить? — переспросила женщина, словно пытаясь выиграть время в разговоре с сумасшедшим. Она уже почти бежала, зорко вглядываясь во тьму; коляска подпрыгивала на неровностях асфальта, и внутри что-то тяжко и безмолвно билось в клеенчатые борта.
— Именно это и обсудить, — ответил Никита, переходя на трусцу. — Вот, например, сегодня. Включаю телевизор, а там… Не знаю, что страшнее — зал или президиум. Целый час смотрел, и ничего нового не увидел — только, может, пара незнакомых поз. Один в тракторе спит, другой — на орбитальной станции, третий во сне про спорт рассказывает, а эти, которые с трамплина прыгают, тоже все спят. И выходит, что поговорить мне не с кем…
Женщина лихорадочно поправила подушку и перешла на откровенный бег. Никита, стараясь удержать сбиваемое разговором дыхание, побежал рядом — впереди стремительно росла зеленая звезда светофора.
— Вот, например, мы с вами… Слушайте, давайте я вас булавкой уколю! Как я не догадался… Хотите?
Женщина, вылетев на перекресток, остановилась, да так резко, что в коляске что-то увесисто сместилось, чуть не прорвав переднюю стенку, а Никита, прежде чем затормозить, пролетел еще несколько метров.
— Помогите! — заорала женщина.
Как нарочно, метрах в пяти на боковой улице стояли двое с повязками на рукавах, оба в одинаковых белых куртках, делавших их чуть похожими на ангелов. В первый момент они отпрянули назад, но, увидев, что Никита стоит под светофором и не проявляет никакой враждебности, осмелели и медленно приблизились. Один вступил в разговор с женщиной, которая горячо и громко заговорила, махая руками и все время повторяя слова «пристал» и «маньяк», а второй подошел к Никите.
— Гуляешь? — дружелюбно спросил он.
— Типа того, — ответил Никита.
Дружинник был ниже его на голову и носил темные очки. (Никита давно заметил, что многим трудно спать при свете с открытыми глазами.) Дружинник обернулся к напарнику, тот сочувственно кивал женщине головой и записывал что-то на бумажку. Наконец, женщина выговорилась, победоносно поглядела на Никиту, поправила подушку, развернула свою коляску и двинула ее вверх по улице. Напарник подошел — это был мужчина лет сорока с густыми чапаевскими усами, в надвинутой на самые уши — чтобы за ночь не растрепалась прическа — кепке и с сумкой на плече.