НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 15
Шрифт:
В Фармацевтический институт Алексей привез — на всякий случай запечатанную бутылку. Тощий, черный, носатый очкарик — приятель Славы повертел дощатый футляр, буркнул: «Ничего себе упаковочка…» и сказал, что ответ будет через неделю. Семь дней Егоров не находил себе места, томился, плохо спал. При следующей встрече носатый фармаколог вручил Алексею листок бумаги. Егоров вышел на бульвар, сел на скамейку, развернул листок. Читал медленно и не верил глазам. На листке был приговор: «Вода с незначительным содержанием солей магния, натрия, кальция, мода, бария. Реакция — слабощелочная. В осадке имеются следы ниобия, кадмия и некоторых редкоземельных элементов. Существенными лечебными свойствами вода не обладает». Егоров тупо уставился в пространство, ничего не видя вокруг. Удар был жесток. Приговор не подлежал обжалованию, потому что анализ выполняли специалисты, заведомо неспособные ошибиться. Алексей почувствовал сильнейшую усталость. Поднялся, добрел до Арбатской площади, влез в трамвай. Дома вновь развернул бумажку, перечитал,
В аптеке на углу порез запили йодом, Егоров взвыл. Кисть перевязали.
Успокоившись, Егоров стал думать о случившемся.
«Голубая вода спасла меня. Это факт. Рубец под лопаткой — вот он. В Москве вода не остановила кровь, не затянула рану. Это тоже факт. К тому же здесь вода потеряла и цвет, и золотые струйки. И не светилась в темноте. Значит, она исцеляет только не месте. А стоит ее увезти, как она теряет свойства. Как цветок, вырванный из земли. Выходит, что очкастый фармацевт там, в овраге, получил бы от своих анализов иные результаты? Точно! Там бы он обнаружил лечебные свойства и очень даже существенные. Только как затянуть такого очкарика с его мудреной аппаратурой в овраг? Не поедет ведь… Нет, тут нужен иной путь, тут торопиться не следует. Вот теперь уже совершенно необходимо стать геологом. Буду ездить в экспедиции и рано или поздно найду волшебную воду. А рядом — знающие люди. Покажу, как действует «влага жизни», еще раз полосну ножом по руке, подумаешь, дело большое. И анализы можно провести на месте — оборудование в экспедиции наверняка найдется…»
Следующей весной Егоров уехал на Северный Урал. Он стал коллектором копал ямы, перетаскивал оборудование, приборы, провизию, откалывал и паковал по указаниям геологов образцы пород. Алексей многому научился в первой же экспедиции — теперь он умел выбрать месте для временного жилья, натянуть палатку, развести негаснущий всю ночь костер. Он мог теперь отличить коренные породы от осадочных и понемногу начал разбираться в минералах. Егоров чуть было не сбежал, когда гнус и мошка набросились на людей, забираясь сквозь каждую щелку под одежду. Руки, шея, лицо, даже веки у Алексея распухли и горели от укусов. Но он выдержал и эту пытку. Экспедиция завершилась успешно. Егоров получил немалые деньги, и заработка могло хватить до следующей весны. Это было очень кстати, потому что Алексей (он уже учился на рабфаке) хотел зимой сделать «рывок» — сдать экзамены за четыре семестра. Тогда еще год — и институт. Учеба давалась Егорову легко. Преподаватели удивлялись: четыре класса церковно-приходского — и такие успехи… А Алексей догадывался: «Это голубая вода. Она не только рану заживила, не только здоровья прибавила, но — похоже — и мозги поставила на место. Теперь Егоров готов был любой свой успех объяснить действием «влаги жизни»…
На следующий год Алексей попал на разведку золота. Экспедиция кочевала в верховьях Вилюя. Егоров изо дня в день долбил в каменистом грунте «копуши» — полуметровые ямы. Между ними было определенное расстояние, и шли они как по нитке вдоль речной долины. Работа была тяжелая, нудная и пока что не принесла никаких результатов. Коллекторы ворчали; «Нет тут ни пса, ни одной порошинки золота не попалось, понапрасну хребет ломаем…» Но начальник экспедиции был настойчив, работы продолжались.
Однажды ранним утром — до начала работы — Егоров пошел вверх по течению ручья. Он часто совершал такие прогулки, называя их про себя «персональной разведкой». Он искал алую глину, по которой струится голубая вода. Искал упорно — и на Урале, и здесь. Но не находил. Ручей круто сворачивал на юг, долина расширялась. В пределах видимости не было никаких следов алой глины, и Алексей уже хотел было повернуть обратно. Впереди, в нескольких шагах что-то блеснуло. Гам виднелась свежая галечная осыпь. Егоров приблизился, вгляделся и ахнул: над осыпью, в глубокой лунке лежали самородки. Одни были чистые, другие спаянные с кристаллами кварца. Это на языке золотоискателей называлось «карманом» редкостной величины. Егоров скинул с плеча карабин, стянул рубаху, расстелил… На пропотевшей ткани разместилось тридцать девять самородков. Самый крупный был с гусиное яйцо, самый маленький — с лесной орех. Алексей собрал золото, сложил в брезентовую сумку и поспешил к лагерю. Руки у него слегка дрожали. Сумка имела вес немалый — на прикидку около полупуда. Там уже готовили завтрак. Егорова спрашивали, не подстрелил ли он какой-нибудь дичины — всем хотелось свежего мяса. Он отмахивался, шагая к палатке начальника партии изыскателей. Тот сидел на бревне, положив на колени планшет, и что-то писал. Егоров достал из палатки кусок брезента и высыпал на него содержимое своей сумки. У начальника изо рта вывалилась трубка. Через минуту к палатке сбежался весь лагерь.
Начальник уже обрел прежнюю невозмутимость, взвесил самородки, сложил в специальную сумку, опечатал. Потом сказал Алексею: «Где? Показывай!» Жилу нашли. Она оказалась громадной. …Геологоразведочный институт. Алексей думал, что окажется на первом курсе самым старшим. Но ошибся. Взрослых было немало. Егоров выглядел значительно моложе своих тридцати четырех, а в аудитории сидели и люди под сорок.
Алексей учился прилежно. Но его больше всего интересовали те предметы, которые хоть в какой-то мере могли помочь раскрытию тайны голубой воды. Особенно увлекся он горными породами, обладающими слабой радиоактивностью — сердоликом и другими, а также минеральными водами. Он с удовлетворением узнал, что нарзан, боржоми и прочие целебные воды теряют многие полезные свойства при перевозке и длительном хранении. Это уже было похоже на голубую воду. Егоров провел самостоятельное исследование ионов и точно определил продолжительность их существования в разных условиях. Потом он проделал несколько экспериментов с серебром и убедился, как церковники получали «святую воду»: даже ничтожное содержание серебра в самой обычной воде предохраняло ее от порчи в течение многих недель. И все же до разгадки тайн «голубой воды» было далеко. К тому же произошло событие, которое на время отодвинуло все эти проблемы.
Однажды Алексей — дело было на каком-то скучном общефакультетском собрании — почувствовал чей-то взгляд. Взгляд был ощутим, как прикосновение. Егоров поерзал на скамейке, не выдержал и обернулся. Он увидел тоненькую темноволосую девушку. Глаза ее были такие синие, такие большие и чуть оттянутые к вискам, что Алексей сразу узнал Сеню — Ксению, дочку Анны, потому что только у нее и никого другого могли быть такие глаза. Рот у Егорова открылся и принял форму ижицы. Алексей мгновенно так поглупел, что Сеня прыснула, а председательствующий на собрании строго постучал карандашом по столу. Перебраться к Сене Егоров не мог, а поэтому стал размышлять, искоса поглядывая на нее. «Как она попала сюда? Видимо, учится, гостей на такое собрание не заманишь… Почему же я прежде ее не видел? А она стала совсем взрослой… и очень красивой. Просто удивительно красивой…
Сколько же ей лет? Тогда было, кажется, двенадцать. Значит, сейчас около двадцати. Может, и замуж вышла… Такие в девках не засиживаются». Алексей теперь поглядывал на Сеню почти сердито. Сердце его ужалила ревность — совершенно беспричинная, потому что, во-первых, он ничего не знал о Сене, а во-вторых, ревновать не имел никакого права. Он и сам это понимал, но продолжал злиться. Таким нахмуренным он и подошел к девушке после собрания. А она глянула светло, лукаво и сразу все поняла. Егоров в несколько минут узнал, что Анна вышла замуж «за Коноплева из ОГПУ, да ты его должен помнить…» и уехала с ним в Среднюю Азию, «а там ужасная жара и скорпионы, б-р-р», что в городке многое изменилось, не узнать — по соседству строят огромный завод, что Ксения учится на первом курсе, а живет в общежитии на Стромынке, что ей очень нравится в институте и вообще в Москве. Девушка вдруг прервала свое щебетание, серьезно глянула на Алексея и сказала:
— А я ведь в этот институт пошла из-за тебя. Верно, верно… — Она даже башмачком притопнула для убедительности. — Помнишь, ты рассказывал о «волшебной воде»? Я тогда была просто потрясена тем, как ты говорил о великой пользе для людей, которую дает твоя находка. Ты был таким яростно-воодушевленным, что совершил переворот в моих намерениях. Я собиралась стать художницей, неплохо рисовала, а тут передо мной словно приоткрылась завеса над замечательным миром поисков и находок. Ведь это прекрасно — искать и находить, правда? Ну, вот… Так мы и встретились… А ты… ой, что это я так… Наверное надо говорить «вы» — старшекурсник и вообще… Только я так много о вас думала все эти годы, что встретила — и как со старым другом…
Егоров возликовал, услышав эти замечательные слова «так много думала» и поспешил закрепить сердечное и непринужденное обращение на «ты».
— Мы же студенты, Сеня… Или ты уже так себя не зовешь? Ну, не в том дело… Все студенты — на «ты»… А мы к тому же и в самом деле не первый год знакомы.
— Ну, и хорошо… А «Сеня» я только для мамы. Она привыкла. И для тебя тоже, если хочешь… Только чтобы никто больше не знал, ладно? Так я хотела спросить: ты открыл тайну «голубой воды»? Ездил? Отдавал на анализ? Я ничего не слышала об этом и не читала… Или это секрет?
Егоров рассказал все. Выслушав и глянув на свежий шрам у мизинца, Сеня тихонько спросила:
— И что же теперь? Ты решил отказаться?..
— Что ты! Никогда! Но надо провести эксперимент на месте. Только так! А уж потом — самое тщательное исследование и голубой воды, и алой глины.
— Да, ты же не сказал, что дал анализ этой глины? Тебе сообщили?
— Сообщили месяца через три, что это минерал из группы каолиновых глин и промышленного значения не имеет. Вот и все…
Егоров проводил Сеню до общежития. Потом они побывали в кино — вдвоем. Встречались все чаще, и уже подруги махнули на Ксению рукой. А у Алексея и Ксении после двух-трех встреч возникло странное чувство: словно они и не расставались на несколько лет. У них и мысли как будто сделались общими, как бывает у очень близких людей — один начинал фразу, а другая тут же завершала ее, и обоим было необычайно легко друг с другом. Егорову — а Ксении тем более — все было ясно. Но он медлил, не делал решительного шага. Его пугала разница в возрасте: четырнадцать лет, не шутка… Правда, ему на вид было не более двадцати пяти, но то на вид…