НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 20
Шрифт:
Я спрашиваю:
– Вам плохо, что ли?
Он глаза открыл и говорит:
– Нам не плохо. Это я плохо. Очень плохо. Буду ждать.
Я сразу спросил, кого это он собирается ждать, потому что, ну, сами понимаете, интересовался - неужели еще кто в углу появится?
– Пока не знаю, - говорит.
– Меня будут искать. Найдут. По шкале.
Потом сел на стул, но сначала поднял его, осмотрел, ощупал даже, потом сел, так осторожно, попробовал откинуться на спинку, скривился и говорит: «Неудобно». Это про стул. Но как-то все же уселся, опять потер ногу, посмотрел на меня, спрашивает:
– Флинка тут нет?
Я спросил, что такое флинк, но он только скривился опять и сказал:
– Конечно, нет. Двадцатый
– И снова начал ногу тереть. А на ноге - ссадина, даже кровь немного сочится. Он трет, а я гляжу - краснота у него под рукой сходит, ссадина розовой корочкой покрывается, нет, ну правда, я сам видел! А если вы не верите, так я и говорить дальше не буду - охота была! Нет, я не обижаюсь, но только… Да я понимаю, что поверить трудно, я бы и сам не поверил, но ведь правда же!
Ну ладно, буду дальше рассказывать. Только я дальше как-то не подряд помню. В общем, он ногу вылечил, потом опять уселся поудобней, долго прилаживался и тут же начал со мной говорить. Говорил он так же все отрывисто, но не со злостью, а просто у них так говорят. Я спросил, почему он так сокращенно говорит, а он удивился: «Разве сокращенно? Обычно. Чтобы без лишних слов. Экономить время». Он и двигался очень быстро.
…Может, я и плохо рассказываю, но если вы будете меня перебивать, я вовсе ничего не расскажу. Не потому что сержусь, а потому что переживаю. Не из-за дяди Миши и не из-за Алки, ну их, но вот линту жалко и вообще… Ведь это же такое дело было! Ни с кем на свете, может, не случалось такого, а теперь ничего не докажешь.
…Ну да, он так и сказал. Я его сначала еще спросил:
– А может, вы с Марса?
Он как засмеется:
– С Марса! В такой одежде? И прямо сквозь крышу?
Ну да, это верно, вопрос получился глупый. Но я просто не знал, что подумать. И тут он уже на полном серьезе говорит:
– Я с Земли. Только на два столетия позже. 2183 год. У вас какой? 1979? На 204 года. Случайно сюда попал.
У меня рот сам собою открылся, и закрыть его невозможно.
Но я напряг всю силу воли, справился как-то и говорю:
– А куда же вы хотели попасть?
– Никуда. Просто небрежность. Еще нельзя двигаться - стадия опытов. Предметы отправляли. Плохо отработан возврат.
– Тут он опять скривился, будто нога заболела, и говорит:
– Найдут. Все равно найдут.
Я растерялся, потому что очень сильно переживал, и опять спросил какую-то чепуху: как они там живут, ничего? Но он ответил серьезно, что живут они неплохо. В цепом, говорит, но многое еще надо сделать… Что им надо сделать? А я знаю? Войн у них не бывает, это я спрашивал, и он сказал: «Нет, и никогда не будет». Угнетение, неравенство, всякая там эксплуатация человека человеком - этого тоже нет. Он даже слово это - эксплуатация - не сразу понял: думал, насчет производства что-то. Коммунизм? Ну наверное. А что же еще? Нет, это я не спросил - насчет еды, одежды и прочего. Но такое впечатление, что все это либо совсем бесплатно, либо копейки стоит. Нет, именно вот бесплатно: у них ведь и денег нет! Я ему наши деньги показывал, у меня рубль бумажный был и еще всякая мелочь, так он смотрел-смотрел и все спрашивал, а что же в обмен на это можно получить. Но им трудно что-нибудь объяснить, они половину наших слов либо совсем не знают, либо неправильно понимают… Ну, например, я сказал, что за 20 копеек можно электричкой до Москвы доехать, а он не знает, что такое электричка. Я объяснил, он вроде сообразил, но спрашивает: почему так долго? И вообще, говорит, неудачно… А у них такие штуки есть, гланды… Не знаю… да, наверное, от слова глайдер. Правильно, они на воздушной подушке двигаются. Ну, в общем, эти глайды везде есть, на каждом шагу, они даже складные, и можно с собой куда хочешь нести, они почти ничего не весят. А в, городах и глайды ни к чему - там везде движущиеся тротуары…
Этот самый Лен… Ну Лен - это все равно что у нас Леня. Он Леонид вообще-то. Он спросил, как меня зовут, узнал, что Генка, и говорит: «Генка? Геннадий? Неровно. Неудачно. Ген лучше». Тогда я и спросил, как его зовут… Но я о другом совсем начал, Он опять стал все разглядывать, по комнате прошел, в окно выглянул и все кривится, будто ему больно. Но я догадался уже, что это ему у нас не нравится. Спросил - он говорит: да, неудачно, неровно, непортативно (это тоже его любимое словечко). Но он вежливый, тут же сказал: «Наверное, я просто не привык». Потом говорит: «Я думал, в двадцатом веке иначе. Видно, плохо знаю историю. Это - город?» Я говорю - дача, он не понимает, Потом понял, повеселел немного, говорит, ага, значит, есть и большие дома, и масса транспорта, и дышать нечем, и шум, и толкотня - все, как мы изучали. Я хотел его в Москву свозить, уже прикидывал, где достать денег на такси, не на электричку же его тащить в таком виде, но он сказал, что отсюда уйти не может, его будут именно тут искать.
…Как он попал сюда? А это он тоже объяснял, но я не совсем понял. Не то по рассеянности что-то не так сделал, не то плохо рассчитал. Только он совсем не собирался отправляться в прошлое, то есть потом, может, и собирался, но не теперь. Они еще только начали опыты. И Лен, как я понял, здорово нервничал, что его не найдут или не сумеют вернуть.
У нас ему никак не нравилось. А особенно он грязи боялся. Ну просто совсем ее не выдерживал. Я это сообразил, когда он на мои руки поглядел. Он даже зажмурился и отвернулся. Я тоже поглядел - ну сами видите, ничего особенного по нашему понятию. Тем более я прямо с речки. Только чернила не смылись от самописки, она у меня протекает. Но с Леном, конечно, никакого сравнения. У него руки гладкие, чистые, ногти блестят, как у киноартиста. Не знаю, как они там живут, что такой чистоты добились…
Ну потом я стал думать, что же мне с ним делать? Когда его найдут, неизвестно, а тут Ян может приехать, тогда и Алка после работы заявится, его даже положить некуда будет, вообще всякая чепуха мне в голову полезла. Думаю, пускай пока отдохнет, а то ведь напереживался, устал, наверное. Говорю: «Может, вы ляжете?» И вот попробуй с ним договорись! Сначала он не понял, как это - вы, у них все на ты. А потом начал допытываться:
– А почему ложиться? Зачем?
– И так смотрит на меня, с такой улыбочкой, будто я ему на голове предложил походить.
Я говорю:
– Чтобы поспать немного. Усталость согнать.
– Я уж и сам начал говорить на его манер, покороче.
– Поспать… спать, да? Сон… - Тут он словно что-то вспомнил и обрадовался: - А, у вас спят! Восемь часов в сутки!
– Кто как, - говорю.
– А у вас, что ли, не спят?
Он смеется.
– Зачем спать? Нейтрализация усталости, четверть часа полного отключения, ионный душ - и все. Треть жизни на сон - непортативно. Зачем?
Тогда я предлагаю, чтобы он поел. Тут он заинтересовался. Я ему принес хлеб, сыр, масло, яблоки и коробку зефира, а больше у меня ничего не было. Предложил чаю вскипятить, но он не понял, а мне что-то надоело объяснять. Да он есть и не собирался. Посмотрел все, понюхал, потрогал, ото всего отковырнул ножиком по кусочку и попробовал. Вижу - все ему не по вкусу. Начал спрашивать, зачем это. Я говорю:
– Как зачем? Чтобы есть!
А он мне что-то насчет ферментов, витаминов, калорий. Я в основном понял, что он удивляется, как это я на глаз определяю, чего сколько надо есть. Я говорю:
– Почему на глаз? Ем, пока не наемся.
Он опять глаза закрыл. Потом как расхохочется!
– Ем, пока не наемся! Ровно! И всегда так?
– Всегда, - говорю, - а что? Если только еды хватает.
Это я просто так сказал, даже сам не знаю, почему. Но он вдруг перестал смеяться и говорит:
– Я понял. Голод. Ужасно.