НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 5
Шрифт:
«Мы все виноваты в его смерти, — думал Урманцев, — мы отсиживались за его широкой спиной».
Те времена, когда спорить с демагогами было опасно, прошли, но Урманцев и такие, как он, все еще не преодолели в себе рудиментарные отголоски. Брезгливо сморщив нос, проходили они мимо тайных подлостей, утешаясь сомнительным доводом, что порядочные люди в такие дела не вмешиваются.
А порядочные люди вмешивались. Все более активно и властно…
Урманцев не замедлил бы выступить против явных открытых нападок на дело Орта, на его воспитанников и друзей. Здесь он не знал компромиссов. Но и в этом
Собирая бумаги в черную капроновую папку, Урманцев внутренне готовился к борьбе. Настроение у него было приподнятое и нетерпеливое. Он решил драться, не задумываясь о последствиях, не надеясь ни на чью помощь. Но тут он опять ошибался. Радуясь и удивляясь происходящим в себе переменам, он не заметил, что такие же перемены происходят и в других. Не заметил потому, что это была эволюция, постепенный, но неуклонный и необоримый процесс, последовавший за решительной, революционной ломкой догматических норм. Коренной поворот нельзя проглядеть. Хотя бы потому, что о нем вовремя напишут в газетах. Но последующие за этим изменения видны лишь на определенной временной дистанции.
До какого-то момента их не замечают, а затем вдруг с удивлением обнаруживают, что все вокруг изменилось, и люди живут совсем не так, как несколько лет назад. Это тоже поворотный пункт. Для каждого он наступает в разные сроки и по-разному ощущается. Но чем скорее он наступает для всех, тем скорее растет и развивается все общество в целом.
Урманцев был только частицей всеобщей крепнущей нетерпимости ко всему, что мешает нам строить будущее. Он готов был к борьбе и вместе с тем продолжал считать себя одиночкой. А был он на самом деле солдатом огромной армии единомышленников. Он двигался в русле мощной реки, но, не видя за тающим туманом берегов, не разглядел и самой реки.
Недооценка собственных сил ведет обычно к мрачным прогнозам. Естественно, что Урманцев не ожидал от предстоящей битвы с таким ловким противником, как Иван Фомич, скорых лавров. Он вообще не надеялся на лавры, но на драку шел.
Дело всей жизни Орта стояло на грани срыва. Люди были издерганы и раздражены до предела. Лаборатория разваливалась на глазах. Как это ни чудовищно, но десятки умных, хороших людей не могли справиться с двумя-тремя склочниками и интриганами. И все потому, что в одиночку. Урманцев не замечал, что тоже собирается воевать в одиночку.
Позиции директора, парторга, членов Ученого совет» были ему совершенно неясны. Поэтому он готовился к худшему. Встретив в коридоре директора, он кивнул и хотел пройти мимо, но тот задержал его.
— Значит, Ивану Фомичу лабораторию поручим? Как полагаете, Валентин Алексеевич? — спросил директор.
«Вот оно, — подумал Урманцев. — Начинается». И ответил медленно, спокойно, почти не разжимая крепко стиснутых зубов:
— Это ваше право. У меня же свой взгляд.
— Какой, интересно?
— Диаметрально противоположный. И я его буду отстаивать везде…
— Хорошо, что вы такой упорный. Только не худо бы и меня для начала ознакомить с особым мнением.
— Мое мнение разделяет почти весь коллектив лаборатории.
— Простите меня, Валентин, я ведь вас еще студентом помню, но вы сильно поглупели. Расскажите мне сначала, в чем дело… А вообще, мне кажется, что вы ломитесь в открытую дверь. Ну да ладно!.. Заходите в кабинет, там поговорим. Для этого, собственно, и собираемся сегодня.
Директор открыл кожаную дверь, пропуская Урманцева вперед. Почти все члены Ученого совета были в сборе. Рядом с Иваном Фомичом стоял свободный стул. Иван Фомич улыбнулся, приветливо кивнул и указал на свободное место.
Урманцев холодно поклонился и деревянной походкой прошел к Ивану Фомичу. Он проклинал свою интеллигентность. Пройти бы мимо и сесть на другой стул. Но теперь ничего не поделаешь. Он был готов к самому худшему. Короткий разговор с директором только укрепил его в этом ожидании.
Иван Фомич тоже готовился к борьбе. В отличие от Урманцева, он недооценивал противостоящие ему силы. Он вообще не знал своего противника. Им мог стать всякий, посягнувший хоть на частицу того, что Иван Фомич считал своим. Но сегодня он таких посягательств не ждал. Урманцева он недолюбливал, как недолюбливал и остальных своих коллег, однако не думал, что встретит с его стороны особое противодействие.
С того дня, как умер Орт, Иван Фомич считал себя хозяином лаборатории и единственным наследником ее всемирной славы. Все это время он чувствовал себя прекрасно, испытывая незнакомое до сих пор ощущение безопасности и уверенности. Он открыто именовал себя продолжателем дела Орта и с удовлетворением видел, что и другие постепенно свыкаются с этой мыслью. Ничего неестественного в такой ситуации он не видел.
Он искренне не считал себя виноватым в смерти Орта. Да он никогда и не желал ему смерти. И это была правда, как правда то, что никто не хотел, чтобы Евгений Осипович умер. И ни на кого в отдельности нельзя возложить вину за эту смерть. Каждое событие этой трагической цепи было случайным, однако (по прошествии нескольких месяцев это стало понятно многим) все вместе они слагались в целенаправленный процесс, который и привел Евгения Осиповича к смерти. Но жизнь всегда ведет к смерти.
Сейчас, в кабинете директора, Ивана Фомича волновал только один вопрос: кого назначат заведующим лабораторией.
Чтобы застраховать себя от неожиданностей, он провел ряд неофициальных бесед и наметил несколько кандидатур на эту должность. Все это были люди, с которыми, по его мнению, можно было ужиться. Правда, он не знал, как каждый из них поведет себя в роли начальника. Подобная метаморфоза порой существенно меняет взаимоотношения. Но во всяком деле неизбежен риск, и Иван Фомич не мог пустить такое дело на самотек.
Прищурившись в традиционной улыбке, он зорко оглядел членов Ученого совета, пытаясь проникнуть в их мысли.