Ни пера в наследство
Шрифт:
– Соблюдем приличия, заберем бумаги, возьмем то, что надо…
– Сначала погасим нашу часть долга, – напомнил Лайелл. – Иначе нам никто ничего не отдаст.
– Вечно ты все испортишь. Ладно. Погасим, заберем, получим разрешение на вывоз – и домой, пока нас тут не зажарили.
За милой беседой мы выехали за последними участниками нашего собрания. Тут я едва не запуталась, потому что кое-кто пошел по коридору направо, а остальные – их было куда меньше – налево. Я повертела головой, надеясь увидеть того красавчика… может быть, удастся подкадрить – такого у меня
– Нам, наверное, тоже туда, – предположила я. – Ну он наверняка пойдет прощаться с покойным. Должен же он сказать ему пару ласковых напоследок?
Делано пропал в какой-то двери, я поспешила туда же, не скрывая раздражения. Безбарьерная среда в этой стране у меня вызывала в принципе злость, потому что даже в отеле у нас были пандусы, большой лифт и номер, приспособленный для коляски только на рекламном буклете.
– Прости, – сказала я, когда коляска подпрыгнула на каком-то неуместном стыке. – Хочется ругаться, как тетя Агата.
– Тебе нельзя, – предостерег меня Лайелл, – у нее покаяние, а тебе придется с этим жить.
– Да с чем мне только жить ни приходится, – буркнула я. – Ой, простите, в смысле нашли где встать. Ноги целы?
Делано шипел, но, надо отдать ему должное, не ругался, а мог бы. Лайелл сдержанно извинился, я посчитала конфликт исчерпанным. Да и на улице жарило так, что не то что ругаться – жить не хотелось.
– Ну и пекло.
– В последний путь мы провожаем сегодня человека невероятно широкой души и чистого сердца. Из всех присутствующих здесь нет того, кто не вспомнил бы доктора Чарльза без боли внутри. Искренний и верный друг, прекрасный ученый, проживший жизнь без долгов и излишеств…
– А о ком это он? – прошептала я. – Мы точно приехали к правильному покойнику? Может, тут хоронят кого-то другого?
– Это традиции, Дэй, – усмехнулся Лайелл, – есть такое слово. Просто сделай печальную физиономию и кивай.
Я сделала печальную физиономию и слушала, истекая потом. По крайней мере, таких мокрых штанов у меня не было лет этак с двух, в этом я могла бы поклясться. Лайеллу было тяжелее, и я закатила коляску в тень дерева, выгнав оттуда какую-то недовольную женщину. Я узнала, что дед всю жизнь посвятил науке, жил отшельником и аскетом, ограничивал себя во всем, ни слова не сказал никому поперек и оставил в наследие человечеству великие открытия: пару вымерших птиц и одного червяка, который существовал – предположительно.
– Где справедливость? – пробурчала я. – Человечеству птичек, а нам долги. Играл он, что ли?
Я подняла голову и обнаружила, что Делано стоит рядом со мной и очень нехорошо на меня смотрит.
– Ну чего… сэр, не мешайте скорбеть, – попросила я, с трудом сглатывая. – Здесь вода есть? Пить очень хочется.
– Это траурная церемония, – скорчил презрительную мину Делано. – Кровь попьете потом, если найдете из кого.
– Ах ты… пошел вон, – осклабилась я. Удивительно, но Делано послушался, а я подумала, что неспроста.
Над могилой начались какие-то пляски, но пока не пел весело хор, можно было расслабиться.
– Он что-то затеял, – сказала я Лайеллу. – Он мне не нравится.
– Ты ему тоже, – успокоил меня брат. – Дэй, смотри, какие интересные обычаи. Где ты еще такое увидишь?
– Что они творят там с покойником? – я присмотрелась, и увиденное мне не понравилось. – Слушай, я не хочу обнимать человека, которого даже ни разу не видела и который так обошелся с бабушкой и собственными детьми. Так что нет, давай потихонечку двигаться к документам.
Прощаться с дедом тем временем подошел господин из Университета, глазки у него подозрительно бегали, но как и полагается настоящей ученой крысе, вид он умел делать отменно и речь толкнул короткую, но выразительную. Я прослезилась.
– Я все поняла, потом они будут долго стоять над могилой, а потом сыграет оркестр и торжественно поставят вон ту плиту. Я догадалась, куда делись пятьдесят миллионов. Не могу на это спокойно смотреть, – заявила я и, не слушая возражения Лайелла, отправилась обратно в здание.
Нам пришлось порядком там покрутиться. Оказалось, что пройти через те же двери мы почему-то не можем – они просто не открывались, и я, страдая от жажды, потащилась вместе с Лайеллом в объезд. Мы ткнулись в какую-то дверь и – так бывает? – с той стороны нам ее открыл прелюбезнейший мистер Делано, куда-то очень торопящийся.
– Это вы или у вас тоже есть брат-близнец? – сказала я вместо «спасибо» и подумала – чего меня так несет? Он же мне ничего плохого не сделал. И как это он так скоренько обернулся? – То есть спасибо, конечно, а вы что здесь делаете?
– Шел за врачом, – поджал губы Делано. – Помощнику нотариуса стало нехорошо.
– Мне сейчас самой нехорошо станет. Это я не про вас, просто очень уж жарко.
– Кто-то подсунул ему папку с такими рисунками, что… – бросил Делано и побежал почему-то на кладбище.
– Ай-яй-яй, – сказала я с укоризной. – Ну, будем надеяться, он успел все оформить.
Коридор я узнала – мы в него и зашли с самого начала, только с другой стороны. И кабинет, куда перед тем, как меня запихнули в комнату к зануде, заехал Лайелл, я тоже узнала. Тяжко вздохнув, я открыла дверь и приготовилась выслушивать крики.
– Доктор Крэсвелл! – кинулась к нам секретарша. Ого, мне нравится подход к похоронному делу в этой стране. Наверное, в модельных агентствах все обстоит много хуже. – Извините, кто-то положил ваши документы в такую ужасную непотребную папку, что бедный мистер Крауч потерял сознание от стыда. Но у нас уже все готово.
Мистер Крауч мне не показался таким уж пристыженным. Он даже без сознания уже не был, а рассматривал папку Лайелла с большим интересом. Бумаги наши лежали на столе.
– Вот, возьмите, – секретарша с ослепительной улыбкой протянула мне всю стопку, добавив сверху пару листов. – Это платежное поручение, как только оплатите указанную в нем сумму, сможете вступить в права наследства. У вас месяц.