Ничья земля. Тетралогия
Шрифт:
Зрелище огненного шара вломившегося в лес, как Тунгусский метеорит, завораживало. Сергеев невольно отвлекся и едва не поплатился за это, вторая машина вышла из поворота в скольжении и дала залп с правого и левого пилона. Ему ничего не оставалось, как бросить вертолет назад и вниз, за уцелевшие опоры разрушенного моста. Вертушка грузно просела, едва не коснувшись рулевым винтом воды, словно отпрянувший человек, потерявший равновесие, потом тяжело клюнула носом — лопасти винтов просвистели в считанных сантиметрах
Обе ракеты угодили в мост — одна в плиты перекрытия, образовывавшие настил, вторая в саму опору. Взрыв не сорвал плиту, только приподнял, зато кусок парапета — пятиметровая конструкция из ржавой арматуры, облепленная полутонной бетона, полетела, как легкий листок, гонимый ветром. В облаке из осколков кирпича и бетонной пыли она плыла прямо на Сергеева, на фонарь кабины, на сверкающий круг несущего винта — плыла медленно и неотвратимо, извиваясь своим нескладным телом, напоминая изуродованную модель ДНК из школьного учебника по биологии.
Михаил даже не испугался. Он знал, что умрет в тот момент, когда бетонно-стальной хлыст ударит по кабине — бронированный колпак разлетится вдребезги, осколки пластика, стекла и металла смешаются с кусками его тела. А вертолет просто вгонит ил на дне реки, за один миг. Как там в былинах: «Размахнулся Илюша, и вогнал ворожину в сыру землю по самую макушку!». Деваться было некуда — не нырнешь, не взлетишь — ни времени, ни места. Сергеев закрыл глаза, подумал «Господи, прости меня!» и понял, что на самом деле никогда атеистом не был.
Те, кто строил этот мост почти восемьдесят лет назад, работали на совесть. Арматура, составляющая каркас для парапета была перевязана и обварена добротно, без халтуры — страной правил Усатый вождь и за халтуру вполне могли и лоб зеленкой намазать. Там, где парапет кончался, переходя в лишенные архитектурных излишеств столбики, напоминающие стелы на братских могилах, только, почему-то с лавровыми веночками на вершинках, безымянный сварщик постарался на славу. Сварка выдержала полсекунды — ровно столько, чтобы хватило времени погасить чудовищную энергию инерционного движения.
До смерти Сергееву не хватило метра полтора, а, может и меньше. Парапет застыл в воздухе, как на стоп-кадре, раздался хруст, и вся конструкция рухнула вниз, миновав колпак кабины и винты.
— Вот я тебя, суку! — подумал Сергеев, и бросил вертолет вверх, одновременно скользя вправо, чтобы, вынырнув из пылевого облака, с превеликим удовольствием надрать противнику задницу.
Ми-8МТ не был похож на ту скорлупку, на которой он учился пилотировать, но на подобной машине, правда более старой и легкой, Михаил когда-то летал в Африке. Тяжелый «Хайнд» никогда бы не смог спасти их в такой ситуации — Ми, на пределе возможностей, но мог!
Вертолет взмыл над оседающими развалинами, прикрывшими его от смертельного удара — темная туша в вихрях кирпичной пыли. Рука Сергеева лежала на пусковой кнопке, но противника не было.
Ярко пылала сбитая машина, валились в реку две полувековые сосны. Покрытые белым инеем берега оттеняли черную ленту реки. Стрелять было не в кого.
— Неплохо, дружище! — голос был громкий, звучал отчетливо. Сергеев даже вздрогнул в первый момент. — Хочешь, угадаю, где воевал?
Спокойный такой голос, настолько спокойный, что Михаилу стало неуютно.
— Вряд ли, браток! — он постарался, чтобы его голос прозвучал так же уверенно. — Попробовать можешь, но угадать — тут уж прости!
— Чего уж там, прощаю! Лет тебе сколько?
— Мне? Сорок семь.
— А, почти погодки, значит? Анголу ты не застал. Сомали? Ливан?
— А же говорю, не угадаешь.
— Ладно, коллега, ладно. Не хочешь говорить — не надо. Просто хотел узнать с кем буду танго танцевать. Ну, дело твое — вечерком помяну безымянного.
— Что-то ты рано меня поминать начал. Не изловивши.
Собеседник рассмеялся негромко.
— Чего уж там, изловлю. Не боись, не в первой.
Сергеев держал машину в десятке метров над водой — от напора воздуха гладь реки разбегалась рябью. Противник был где-то впереди. Или справа. Или слева. Даже сзади. Он мог быть где угодно — взмыть и рухнуть камнем в любую из сторон, чтобы исчезнуть из вида.
— Что же ты прячешься, браток? — спросил Сергеев.
— У Андрюхи спроси, видишь — догорает.
— А ты, значит, Григорий?
— Точно, ушастый! А ты кто?
— А я — Михаил!
— Выпил бы я с тобой, Миша, за знакомство, да обстоятельства мешают!
— А я бы с тобой пить не стал…Что ж ты, коллега, на людей охотишься? Нужда заела? Работы в Москве нет?
— В Москве она, наверное, есть, да я не с Москвы. А что на людей охочусь — так я всю жизнь только это и делаю. На то и учили.
Сергеев осторожно двинул вертолет вперед, над водой, между деревьями, словно крался на цыпочках по коридору, если такое сравнение было уместно для двенадцатитонной машины, от низкого басового звука винтов которой с деревьев сыпались мелкие засохшие ветки.
— На борту пассажиры есть?
— Да, есть тут несколько. Обосрамшись! А что — дашь высадить? Для них-то все — пи…ц сафари! Но впечатлений — на всю жизнь! Отпустишь?
— Заказчиков-то? Нет, скорее, тебя бы отпустил!
— Так я бы не ушел, — сказал Григорий. — Они мне тут бабки предлагают — чумовые, чтобы я тебя уговорил их отпустить. Отпусти их, а я вернусь. Это, как бы сказать, дело принципа.
— Хорошо, что про офицерскую честь не сказал!
— А честь тут причем? Честь с хлебом не кушают.