Нигде и никогда (сборник)
Шрифт:
О Незнакомце я еще не рассказывал? Странно. Как это я упустил? А ведь он пришел к нам из страны Мертвых Полей. С тех пор они все тайком на склон и бегают, просто ошалели от ожидания, думают, кто-то нам поможет. Один я знаю правду, но никому не рассказываю. Зачем? Все равно никто меня не слушает. Соберутся и галдят без умолку все разом… даже противно слушать, а решиться ни на что не могут. А почему? Потому что ничего не знают, не понимают и еще потому, что друг другу не доверяют. Это ведь они только на словах верят, а так не верят; а потом накурятся «травки» и засыпают. Один Лысый Ломоть, помешанный на своей блондинке, не курит, да еще Полковник, когда у него колено не болит. А ведь с Незнакомца все и началось и с Гемоглобина, пожалуй. Но это я только сейчас сообразил.
Обычно я иду по реке, по правому рукаву, что помельче. Система
За Трактом ничего особенного нет. Речка наша блестит между холмами, да облака ходят как по заказу. Ничего особенного, но только на первый взгляд – если прямо смотреть, а смежишь веки, повернешь голову – вот они и летят эти дурацкие шарики и звездочки и пропадают между холмами. Спросите, что это такое? Никто не понимает. Только Полковник как узнал, едва дальше в горы не ушел – говорит: «Навидался я этих шариков досыта». С тех пор этой Стены и стали бояться. Почему нас туда не пускают? Только я один раз сквозь нее прошел… Не верите?! Я бы и сам не поверил, если бы мне такое наплели. А случилось это на третий день после смерти Гемоглобина.
В тот день мне ужас захотелось на склон, но до обеда никак не удавалось. Вначале я ходил с Лысым Ломтем проверять верши, потом мать заставила колоть орехи, а потом и брат запросился на поляну. Выволок я его и слежу, как бы незаметнее улизнуть. Брата я потом назад успею забрать, до того, как ему наскучит играть со своими игрушками. Но тут Доктор позвал меня. Позвал, поставил вот так между коленями и смотрит хитрющими глазами. «Что-то мне, – говорит, – скучно стало и сон плохой приснился, будто Гемоглобин вернулся. Ты ничего не знаешь?»
И тут кто-то меня по плечу легонько так – «хлоп!» Даже Доктор заметил. Вытаращился, а я оглянулся – никого. Чудеса, да и только. Вот, пожалуй, и начало.
Доктор помолчал и говорит: «Сходил бы что ли на склон. А? Поглядел бы, все ли по-прежнему. Я бы и сам, да только Полковник сегодня не в духе, с Сержантом, что ли повздорил или с матерью твоей. А ты маленький, пронырнешь в каждую дырочку. Глянешь и назад. Договор?»
Ладно, чего там – первый раз, что ли. За братом он обещал присмотреть.
Напомнил еще насчет Костоломки и Мясоедов, но это когда я уже возле речки был. Оглянулся. Мать на кухне хлеб печет, Полковник в Системе копается, Лысого Ломтя нет – видно, опять в коптильню подался, брат камушками забавляется, а Доктор совсем в другую сторону смотрит. Поднырнул под Систему и пошел, и сразу почувствовал – что-то не то. Бывает так: перегреешься на солнце и голова, словно таз, звенит и хочется побыстрее в тень убраться. Только у меня еще и мурашки по телу побежали, потому что почудилось, что тот, кто хлопнул по плечу, снова рядом появился и шаг в шаг идет. Мало того, что идет, а еще и бубнит: «Хи-и-и-трый какой, хи-и-и-трый какой… стену ему подавай, стену ему подавай, а пропуск? а пропуск?.. сам себя обдуришь, сам себя обдуришь… не ходи! не ходи! не ходи-и-и!..» Вначале мне даже страшно стало – хотел было назад повернуть, а затем решил – может, это просто в голове что-то вертится само по себе и не стоит обращать внимания. После про это я долго думал, но ни до чего путного додуматься не смог. Опять же – может, Незнакомец, а может, кто-нибудь другой – кто его знает.
Во вторую половину дня лес всегда кажется темным, но в тот раз все было иначе – так, словно раннее утро наступило: на траве и листьях роса лежала, а по низине, вдоль которой надо было идти, над прелой листвой, необычный туман стелился и стоял странный запах. Но вначале я этого не почувствовал – Мясоеды редко так близко к Системе подходят, отпугивает она их. Но то, что они так пахнут – это точно. И туман был какой-то желтоватый и даже не стелился, а поднимался, колеблясь, струйками из травы, хотя ветра – никакого.
Лес в этих местах редок, и я их сразу увидел – их широкие черные спины. Стояли они перед лощиной и куда-то вниз смотрели, а тот, что слева, даже руку к глазам приложил, словно Полковник, когда что-то выглядывает.
Я их раньше никогда вблизи не видел. Шеи у них почти нет, а голова сразу переходит в плечи, и стоят обычно они ссутулившись, почти что горбатые, а шерсть на боках до земли свисает, как мох с деревьев.
Так мы и замерли – они там, а я у лощины, только страха у меня совсем не было, даже интересно было, чего они увидали? Потом один, что слева, у которого еще локти, словно в муке вымазаны, произнес: «Жуткий туман-то… а?», а второй ответил: «Как по заказу, как всегда, видать, снова к поганцу». «Свят, свят, опять накличешь, – говорит тот меченый, – забот нам что ли мало?» «Крестная сила, крестная сила, – забормотал второй и попятился, – вот беда-то и не отвертеться!» «Куда уж отвертеться, как бы самому целым остаться». Тут его напарник и заметил меня, глаза у него разом красными стали, и он весь затрясся. А его товарищ ему: «Тише, не пугай, я его давно приметил, может, его и сунем?» «Чахл больно, не годится, не возьмут такого, да и не нашей породы». «Чахл не чахл, а попробовать можно…»
Дальше я, конечно, ждать не стал, а развернулся и припустил вдоль лощины – почему-то мне сразу в этот туман бросаться не хотелось, а они побежали следом, все время в спину мне что-то крича. И пробежать надо было всего-то до речки под Систему, а там уже Полковник со своим пистолетом. Но тропинка почему-то стала выводить совсем в незнакомые места, а Мясоеды сзади все наседали и кричали: «Куда-а-а!?.. куда-а-а!?..», и все норовили отжать на взгорок, где мне с ними уж совсем не тягаться. Добежал я до того места, где лощина чуть поворачивала, и чувствую – во всю ломятся, вот-вот нагонят, ну не дальше, чем у тех елок, даже оглядываться жутко. И кричать уже перестали, только «бух-бух» пятками по мокрой траве. У меня даже ноги стали подкашиваться и в горле пересохло. Только в этот момент меня словно кто-то приподнял за плечи, так что дыхание перехватило, и толкнул в этот самый туман – сам бы я ни за что на свете в него не полез – что я трус какой-нибудь, что ли? Туман только снаружи казался редким, а внутри чудной какой-то – плотный такой, что ничего нельзя было разглядеть. С перепугу я еще немного пробежал, пока не запутался в кустах, а потом замер, потому что те двое следом не полезли, а остановились и кричать принялись: «Вернись, дура, мы тебя, ей богу, не тронем, нам люди ни к чему, мы к ним равнодушны!..» Только я их слушать не стал, а двинулся наобум, потому что ничего видно не было, и еще я боялся, что они надумают ловить меня снова. А они продолжали кричать: «Берегись оборотня, выходи назад, мы тебя к твоему Полковнику отведем». «Нет, – думаю, – дудки, нашли простака, теперь я и сам выберусь без вашей помощи, себе дороже будет».
Долго они так кричали и звали назад. Хорошо еще, что Костоломка влажные места не любит, а Огненный Жак против жмени черных горошин просто чепуха. Только вот что-то в нашем лесу я такой лощины припомнить не мог – не было ее и все, мне ли не знать, хотя, кто знает, может, и была, может, я ошибаюсь, – потом она вовсе в овраг превратилась с ручьем под ногами и зарослями кислого винограда. И туман никак не рассеивался, напротив, – становился все гуще и гуще, под конец пришлось его руками раздвигать, словно воду в нашей речке, и кончился он совершенно неожиданно – вот только что был в нем, сделал шаг и вывалился… на солнечный двор. Большой такой двор, абсолютно белый. С трех сторон стеной огороженный, с какими-то клетками в глубине, и воротами позади.