Никита Хрущев. Пенсионер союзного значения

Хрущев Сергей

Теперь Лысенко мог приняться за своих противников. То и дело звучали жалобы на зажим ученых со стороны идеалистов-вейсманистов. Все настойчивее подчеркивались успехи Лысенко и бесплодность буржуазной лженауки. И отец бросался в бой, вставал на защиту "настоящих" ученых. Так Лысенко снова стал всесильным.

Должен сказать, что по мере укрепления отцовской веры в правоту Лысенко я, напротив, все больше сомневался. То тут, то там в научных журналах появлялись статьи с описанием основных постулатов теории наследственности, публиковались результаты опытов с носителями наследственной информации - генами. Я недоумевал, как эта теория

может считаться идеалистической, если она оперирует чисто материальными объектами?

Несколько раз я затевал разговор с отцом на эту тему. Но время было упущено, он уверовал в Лысенко и в моих аргументах не нуждался. И не только в моих. Его пытались убедить академики И.В.Курчатов, М.А.Лаврентьев, П.А.Капица и другие. Однако усилия эти были бесплодны. С одной стороны, "специалисты сельского хозяйства" сплоченно стояли за Лысенко, обещали скорые результаты. Они их уже просто видели, щупали руками, показывали самому Хрущеву. Противостояли же им, по мнению отца, неспециалисты сельского хозяйства: математики, физики. С их доводами он считаться не хотел.

Помню, однажды я попал на прием в Кремль и оказался рядом с академиком Лаврентьевым. К тому времени я уже понял, кто прав, а кто лжет. Сомнений у меня не было. Я, что называется, рвался в бой. Известны мне были и позиция Лаврентьева, и то глубокое уважение, которое испытывал к нему отец. Они были хорошо знакомы еще по Киеву, а после организации Сибирского отделения Академии наук СССР отец отзывался о Лаврентьеве просто восторженно. Я решил, что нашел союзника, и в разговоре для затравки произнес общие фразы об истинности формальной генетики и ошибочности позиции Лысенко. Реакция была неожиданной. Лаврентьев, посмотрев на меня, как на провокатора, пробурчал:

– Я этим больше не интересуюсь.

И отошел.

Я остался на месте как громом пораженный. Через некоторое время мне попалась в руки книга биолога Жореса Медведева, описывающая всю (сейчас хорошо известную) историю становления Лысенко и гибели биологической науки. Отпечатанный на машинке экземпляр и по сей день хранится на полке в моей библиотеке. Когда я прочитал ее, у меня волосы встали дыбом. Я решил во что бы то ни стало открыть глаза отцу, донести до него истину, да и просто спасти его от позора. Долго перебирал я аргументы, искал неотразимые доводы, выжидал подходящего момента. Несколько раз начинал разговор, казалось, бесспорной посылкой:

– Зачем тебе вмешиваться? Пусть ученые разберутся сами, тем более что полученные результаты подтверждают существование хромосом, их просто видели.

Но ничего не выходило. Отец мрачнел, сердился и отбривал меня:

– Ты инженер, ничего в этом не смыслишь. Тебя подговорили, а ты как попугай повторяешь чужие слова. Специалисты, люди знающие, говорят обратное.

В его аргументации была своя логика, и от этого становилось еще обиднее. И все же я не мог понять его. Он поддерживал дух соревнования в других направлениях науки и техники. Конструкторы предлагали, боролись, и их правоту определял только конечный результат. А здесь отец почему-то был непреклонен, последним его непробиваемым аргументом было обвинение в идеализме и ссылка на проникновение к нам буржуазной идеологии.

Ему часто приходилось сталкиваться с учеными, приходившими со своими проблемами в ЦК. Его очень беспокоило положение, когда именно он обязан был принимать окончательное решение в поддержку той или другой стороны,

выделять немалые ресурсы на осуществление очередного проекта. Принимать решения с закрытыми глазами он терпеть не мог и обычно искал среди ученых человека, на объективность которого мог бы всецело положиться. Больше всего он боялся оказаться инструментом для достижения чьих-то, пусть и чисто научных, целей. Приглядывался он к ученым долго. Наконец остановился на Игоре Васильевиче Курчатове.

Впервые они тесно соприкоснулись в апреле 1956 года во время визита в Великобританию. Общались они больше всего на крейсере, по пути туда и обратно.

Игорь Васильевич удачно сочетал в себе знания ученого с мудростью государственного деятеля. В сферу его интересов входили не только вопросы, связанные с военным и мирным применением ядерной энергии, но и, казалось, совсем далекие от его профессии науки - философия, биология, космология.

Тогда, в 1956 году, огромный интерес вызвала прочитанная им в английском атомном центре в Харуэлле лекция о возможностях мирного применения атомной энергии. Впервые он рассказал об исследованиях, проводившихся в Советском Союзе. Ведь раньше эти сведения хранились за семью печатями.

Не меньшее внимание англичан привлекла и черная, лопатой, борода академика. В те далекие времена, когда наши страны только начинали вновь сближаться, борода считалась неизменным атрибутом образа русского. За исключением Булганина, носившего небольшую "профессорскую" бородку, вся делегация оказалась бритая. А тут такая борода. Всю поездку за Курчатовым, стоило ему появиться на улице, ходили толпы.

После возвращения домой общение отца с Курчатовым стало очень тесным. Встречались они в рабочем кабинете отца. Не раз Курчатов бывал у нас на даче. Оказалось, идеи их совпадают. Игоря Васильевича беспокоили перспективы развития науки, его неуемная натура требовала большего простора. Как-то во время одного из визитов к нам на дачу Курчатов посетовал на то, что отцу все больше приходится заниматься научными проблемами, принимать ответственные решения. А ведь для этого требуются глубокие знания, и не только специальные. Необходимо проникновение в кухню ученых, сказал он, и тут же предложил свои услуги в качестве консультанта по науке. Видно было, что это не экспромт, а хорошо продуманная, выношенная идея.

Отец не любил, когда ему что-либо навязывали. А особенно навязывались. Я ожидал вежливого отказа. Однако все произошло иначе. Какое-то время отец молчал, видимо, обдумывая ответ, а потом заявил, что Курчатов попал в точку. Он и сам давно раздумывал на эту тему и не раз вспоминал Игоря Васильевича. По словам отца, его останавливали два обстоятельства: Курчатов - это вся наша атомная программа, а это дело упускать никак нельзя. Кроме того, Игорь Васильевич - ученый, академик, а роль консультанта - чиновничья.

"Я думал об этом, - возразил тогда Курчатов, - и предложил консультировать на общественных началах.
– Он улыбнулся.
– Бесплатно, продолжая работать в своем институте".

К сожалению, судьбе было угодно распорядиться иначе. После отдыха Курчатов не вернулся. Он скоропостижно скончался. Отцу сообщили это печальное известие на дачу по телефону. Он распорядился об организации похорон на Красной площади и, положив трубку, задумчиво проговорил:

– Отличный был человек. Жаль, что не удалось вместе поработать. Очень я рассчитывал на него...