Никогда, никогда
Шрифт:
Ничего.
Она опускает глаза на свой стол, ее густые темные волосы падают между нами, словно занавес. Мне хочется рассмотреть ее получше. Мне надо отыскать в ней что-то знакомое, что-то такое, за что можно уцепиться. Хочется предсказать какую-нибудь родинку или веснушку на ее коже прежде, чем увижу, потому что мне необходимо хоть что-нибудь узнаваемое. Что-нибудь такое, что могло бы убедить меня в том, что я не схожу с ума.
Наконец она поднимает руку и заправляет волосы за ухо. И смотрит
Она беспокоится обо мне. А может быть, о нас.
О нас.
Я хочу спросить, известно ли ей, что могло случиться со мной, но мне не хочется пугать ее. Как мне объяснить, что я не знаю ее? Как мне объяснить это хоть кому-либо? Последние три часа я пытался вести себя как ни в чем не бывало. Сперва был уверен, что принял какой-то запрещенный законом наркотик, заставивший меня отключиться, но это не похоже на отключку. Это непохоже на наркотическое или алкогольное опьянение, хотя понятия не имею, откуда мне это известно. Ведь я не помню вообще ничего, кроме последних трех часов.
– Эй. – Чарли поднимает руку, будто хочет коснуться меня, но затем опускает ее. – С тобой все хорошо?
Я хватаюсь за рукав своей рубашки и стираю пот со лба. Когда она снова смотрит на меня, я вижу в ее глазах тревогу. Я заставляю свои губы изобразить улыбку.
– Все хорошо, – бормочу я. – Просто у меня была тяжелая ночь.
Как только я это говорю, меня передергивает. Я понятия не имею, как мог провести минувшую ночь, и если девушка, сидящая рядом, и правда моя подружка, то, вероятно, такой ответ ее не успокоит.
Она склоняет голову набок, и один ее глаз чуть заметно дергается.
– Почему эта ночь была тяжелой?
Черт.
– Сайлас. – Голос донесся откуда-то спереди. Я поднимаю голову. – Прекратить болтовню! – говорит учительница и продолжает свои объяснения, не заморачиваясь на мою реакцию на ее слова. Я бросаю короткий взгляд на Чарли, затем сразу же опускаю глаза на стол. Пальцами обвожу буквы имен, которые кто-то вырезал на дереве. Чарли все еще смотрит на меня, но я не обращаю на нее внимания. Я переворачиваю руку и провожу двумя пальцами по мозолям на внутренней стороне ладони.
Значит ли это, что я работаю? Зарабатываю на жизнь стрижкой газонов?
Может быть, это от игры в американский футбол. В обеденный перерыв я решил понаблюдать за теми, кто окружает меня, и выяснил, что после полудня у меня должна быть тренировка по американскому футболу. Я понятия не имею, в какое время и в каком месте она будет проходить, но в последние часы я каким-то образом продержался, не зная, когда и где я должен быть. Пусть сейчас у меня и нет никаких воспоминаний, но оказывается, мне очень хорошо удается делать вид, будто это не так. Может быть, даже слишком хорошо.
Я ощупываю другую свою ладонь и обнаруживаю мозоли и на
Может быть, я живу на ферме.
Нет, это не так.
Не знаю, откуда я это знаю, но, даже ничего не помня, каким-то образом чувствую, какие мои предположения правильные, а какие нет. Возможно, я делаю это методом исключения, а не с помощью интуиции или памяти. Например, мне кажется, что парень, живущий на ферме, не стал бы носить одежду, которая на мне. Красивая одежда. Модная? Я смотрю на свою обувь и думаю, что если бы кто-то спросил меня, богаты ли мои родители, то ответил бы: «Да, богаты». Хотя и не понимаю, почему, поскольку не помню своих родителей.
Я не знаю, где живу, не знаю, с кем живу и на кого похож больше – на своего отца или свою мать.
Я даже не знаю, как выглядит мое лицо.
Я резко встаю, отодвигая стол на несколько дюймов вперед. Все в классе поворачиваются ко мне – все, кроме Чарли, поскольку она и так не сводила с меня глаз с тех пор, как я сел. И ее взгляд не кажется мне ни любопытным, ни добрым.
Он кажется мне обвиняющим.
Учительница смотрит на меня сердито, но, похоже, она ничуть не удивлена тем, что внимание всех учеников приковано ко мне, а не к ней. Она просто стоит, ожидая, когда я объясню причину, по которой помешал вести урок.
Я сглатываю.
– Мне надо в туалет. – Мои губы слипаются, во рту пересохло. В мыслях царит хаос. Не ожидая разрешения, я иду к двери. И чувствую, что все смотрят на меня, когда я толкаю ее.
Я иду направо и дохожу до конца коридора, так и не найдя туалет. Затем возвращаюсь назад, прохожу мимо двери класса и иду дальше, пока не нахожу туалет. Я толкаю дверь, надеясь, что там никого не будет. Но нет, кто-то стоит у писсуара, спиной ко мне. Я поворачиваюсь к раковине, но не смотрю в зеркало, а уставляюсь на раковину, схватившись за ее края и крепко сжав их. И делаю вдох.
Если я посмотрю на себя, мое отражение, возможно, пробудит во мне какое-то воспоминание, а может, подарит мне хоть какое-то чувство того, что я себя узнаю. Хоть что-нибудь.
Парень, который несколько секунд назад стоял у писсуара, теперь стоит рядом, прислонившись к раковине и сложив руки на груди. Когда я бросаю на него взгляд, он пристально смотрит на меня. Волосы у него такие светлые, что кажутся почти белыми, а кожа такая бледная и почти просвечивающая, что он напоминает медузу.
Я помню, как выглядят медузы, но понятия не имею, что увижу, когда посмотрю на себя в зеркало?
– Погано выглядишь, Нэш, – с ухмылкой говорит он.
Нэш?
Все остальные зовут меня Сайласом. Должно быть, Нэш моя фамилия. Я бы хотел заглянуть в свой бумажник, но в кармане у меня его нет. Там лежит только пачка денег. Бумажник был в числе первых вещей, которые я попытался найти после… ну, после того, как все случилось.
– Да, чувствую я себя не очень, – ворчу я в ответ.