Никогда Никогда

Шрам Брианна Р.

– Мне не впервой.

Питер делал выпады, но Джеймс легко отражал удары, снова и снова. Тогда Пэн, зажав в зубах нож, устремился вверх и приземлился на палубу позади него, одновременно ударив его в спину. Джеймс упал на четвереньки, поскользнувшись на чьей-то луже крови, однако быстро перевернулся и выставил меч. Быть поверженным было неприятно, но удобнее было видеть Питера перед собой, а не позади.

Питер навалился, нанося удары такой силы, что дух перехватывало. Для подростка он оказался слишком сильным. На какую-то минуту они сцепились, катаясь по полу. Затем Джеймс, получив очередной удар в плечо,

ударил в ответ его в пах, что было довольно подло, и ухватил за горло.

Не ослабляя хватки, он вдруг замер и прислушался. Доносился странный звук, тик-так, тик-так, тик-так, похожий на тот, что он слышал у крокодила ранее. Нехотя, он инстинктивно повернул голову в сторону звука.

Как вдруг почувствовал жесточайшую боль в запястье, словно кто-то приложился кувалдой. Тик-так мгновенно был забыт, он обернулся и закричал. Там где только что была рука, теперь была изуродованная плоть. Кость, мышечная ткань, сухожилия, все было в клочьях.

С дьявольской улыбкой на лице Пэн взмыл в небо, унося с собой часть его руки. Джеймс побледнел, вдохнул воздуха, и издал оглушительный вопль. Он знал наверняка, что реальная боль еще не пришла, как и осознание действительности. И не мог поверить, даже если бы захотел, что рука, которую Пэн держал, была его собственная.

Ошарашенный, Джеймс сел, прижимая к себе обрубок руки, алая кровь сочилась сквозь рубашку и капала на пол. В ужасе и оцепенении, он увидел, как Питер выбрасывает его руку за борт. Превозмогая боль, он собрался и подполз к краю корабля. От увиденного его глаза расширились - рука лежала в пасти крокодила.

Глаза твари были такими же, как и Питера - холодными, бессердечными, и, до непристойного довольными вкусом его крови. Питер взлетел вверх, кружась и каркая, как обычно. Потерянные и пираты перестали драться, все обернулись в сторону Джеймса.

На секунду, он пересекся взглядом с Бибблом, глаза которого были широко раскрыты, потемневшие и наполнены жалостью и ужасом. Джеймс вдруг ощутил в себе непередаваемое множество чувств. Но больше всех ранило только одно - предательство.

Задыхаясь, он отвернулся от Биббла, своего друга, и упал на колени, кровь тут же пропитала его штаны.

Лишь когда окончилась битва, и настала тишина, и слышно было лишь радостные вопли Питера, тогда появилась боль. Джеймс сделал несколько коротких вдохов и выдохов и закричал. Этот крик отличался от тех, что он делал и слышал ранее. Страдание и ярость смешались. Он кричал снова и снова, пока не упал обессиленный, глаза стало заволакивать дымкой, и все перестало иметь значение, кроме него и его команды

Вокруг него началась суматоха, но Джеймс едва обращал внимание на это. Он находился в бреду от боли и потери крови, и что-то бормотал.

– Мужики, он сейчас стечет кровью и помрет.

– Рука. Его рука! Кто-то видел крокодила?

– Подождите, я держу. Разожжем угли. Поднимайте его, тащим в камбуз.

Голова дернулась, когда его поднимали с палубы, и Джеймс почувствовал, что теряет сознание. Затем его опустили, и он ощутил, как жар окутывает его тело, словно мягкая шерсть и заулыбался.

– Кто-нибудь, возьмите его за руку. Да за другую, идиот. За ту, что в крови.

– Посадите его прямо.

У Джеймса закружилась голова, и ему захотелось, чтобы все заткнулись и дали

ему уснуть. Разве они этого не видят?

– Простите меня, пожалуйста, капитан - мягко сказал Сми.

Затем был шипящий звук, обжигающая боль в руке и пустота.

Глава 20

Исчезнувшая. Пропавшая. Отрезанная. Отделенная. Ушедшая. Можно было много слов подобрать под описание теперь уже отсутствующей руки Джеймса, но ни одно не подходило. Он едва мог убедить себя в том, что не только потерял важную частичку себя, своего тела, но, похоже, лишился ее навсегда. Она не ждала его где-то там, целенькая, жаждущая воссоединения; она была в животе крокодила, переваренная.

Джеймс сидел на теплом песке на берегу моря Нетландии, нимфы и другие морские существа купались в набегающих волнах, но он не обращал на них внимания. Он сгибал свою левую руку снова и снова, восхищаясь строением мускул и вен, и бросая невольный взгляд на правую руку, как будто она выросла заново. Иногда так и ощущалось. Странно было чувствовать ее время от времени, делая что-нибудь руками. Но каждый раз ощущения обманывали его, а глаза показывали правду.

– Капитан?
– позвал Старки, приблизившись.

Джеймс не ответил.

– Я хотел бы вам кое-что показать.

Тот продолжал смотреть на руку. Старки вздохнул. Вся команда была в унынии заодно с Джеймсом. После того происшествия, он практически ни с кем не общался, за исключением тех моментов, когда просил есть или пить.

Джеймс поднял голову.

– Как ты думаешь, Старки, почему он тикает?

Старки вздрогнул от его голоса.

– Что, простите?

– Почему он тикает? Крокодил?

Старки кашлянул и сморщил лоб.

– Ну, наверно, это потому, что он когда-то проглотил часы. С тех пор и тикает.

– Хм.

Взгляд Джеймса снова стал отсутствующим, и он вновь принялся сгибать и разгибать оставшуюся целую руку.

– Капитан, мне неудобно просить вас покинуть пляж, но у меня кое-что для вас есть. Я сам это сделал. Думаю, это взбодрит вас, - не унимался Старки, заглядывая ему в глаза.

Джеймс сжал губы и посмотрел на него. Старки иногда был настойчив. Чувствуя нарастающее раздражение, он все же поднялся и, постояв немного, решительно зашагал к Мэйну. Вместе они поднялись на корабль, и, повернувшись к пиратам, Джеймс сложил руки в ожидании.

– Один момент, капитан - попросил Старки, сошел на берег и исчез в маленькой пещере на берегу.

Джеймс стоял, игнорируя откровенные взгляды своей команды, и стараясь не смотреть на ужасный обрубок своей руки. Она довольно хорошо зажила и больше не болела при касании, но была покрыта пятнами и ожогами, как напоминаниями о тех углях. Через несколько минут Старки вернулся и слегка кашлянул, Джеймс обернулся.

В руке Старки держал блестящий манжет, аккуратно окаймленный листьями, виноградной лозой и еще какими-то завитушками, которые Джеймс не смог разглядеть с расстояния. На конце был прикреплен крюк. Искусно сделанный, массивный, он светился и переливался на солнце, и выглядел пугающе острым. Джеймс открыл рот, что-то чуждое, смутное, но определенно приятное затеплилось в его груди. Что-то вроде признательности.