Никола Тесла. Наследие великого изобретателя

Фейгин Олег Орестович

По отзывам современников, профессор Лейпунский был добродушным, любознательным руководителем, успешно сочетал административную и научную работу и даже успевал заниматься спортом. Ко всему прочему Александр Ильич уделял большое внимание кадровым вопросам, настойчиво стараясь привлечь в институт талантливых выпускников Харьковского университета и политеха. Но несмотря на все усилия нового директора, в УФТИ разными путями, по партийным, комсомольским и профсоюзным каналам попало значительное число малообразованных в области физики, нетворческих личностей. Причем, будучи совершенно бесперспективными в науке, эти «лица истинно пролетарского происхождения» были, как правило, не только агрессивно глупы, но и настойчивы в своих

претензиях сверх всякой меры.

В целях ротации кадров профессор Лейпунский бросил призыв, на который откликнулись все харьковские ученые, — «Ищите на Украине таланты!». Самых лучших студентов и способных аспирантов стали направлять на практику в ХФТИ. Но при этом не сдавалась и вкусившая благ научных работников «пролетарская гвардия», яростно доказывая на многочисленных собраниях, что надо «не разбавлять сплоченный коллектив чужаками, часто непонятного происхождения», а воспитывать «научную пролетарскую гвардию» из собственных ученых. Тем не менее одаренная молодежь в большинстве своем попадала на физтех, пополняя когорту перспективных исследователей. Между тем это не решало конфликт, и он незаметно все больше разгорался.

Возможно, будь Лейпунский жестким администратором «сталинского типа», ему и удалось бы если полностью не потушить, то хотя бы жестко локализовать конфликтную ситуацию сугубо бюрократическими методами. Однако Александр Ильич всячески избегал использования без крайней необходимости своих административных полномочий, предоставляя своим научным работникам полную свободу творчества. К нему не надо было записываться на прием, а достаточно было заглянуть в руководимую им лабораторию и обсудить все возникшие проблемы.

При этом профессор Лейпунский всегда старался проникнуться научными интересами своих подчиненных, в то же время не прощая грубые ошибки, порожденные карьеризмом и безграмотностью. Все знавшие его ученые уважали его требования как руководителя, поскольку он никогда не унижал достоинство человека. Он мог наказать или отказать таким способом, что человек не обижался. В делах Александр Ильич был последователен и принципиален, поэтому пользовался большим авторитетом у сотрудников института, полностью доверявших своему директору.

Весной 1934 г. директор Лейпунский отбыл на полуторагодичную заграничную стажировку. В Германии он ознакомился с работой создателя оригинальных электровакуумных приборов Ф. Ланге, а в Великобритании провел переговоры с физиком-ядерщиком Ф. Хоутермансом и по поручению самого Г.К. Орджоникидзе пригласил их на работу в УФТИ. В Англии Лейпунский участвовал в пионерских исследованиях Кавендишской лаборатории, пытаясь экспериментально доказать реальность существования таинственной элементарной частицы нейтрино.

И если рабочий план своей стажировки Александр Ильич выполнял самым наилучшим образом, то во время его отсутствия институт охватила бюрократическая чехарда и склоки, в результате чего в конце 1934 г. директором совершенно непонятным образом стал некий Семен Абрамович Давидович. Судя по всему, это был довольно далекий от науки человек с мелочным и склочным характером, к тому же он не только не был «остепенен», но и не имел ни одной научной публикации.

Именно новый директор начал процесс развала научного коллектива УФТИ, впрочем, на первых порах как бы руководствуясь вполне разумными целями. Поскольку в науке Давидович ничего из себя не представлял, да и совершенно не стремился к исследовательской деятельности, он, идя на поводу у собственных непомерных амбиций, решил заявить себя выдающимся администратором, завоевав этим авторитет у научных сотрудников. Тогда новоиспеченный директор мог бы легко помыкать именитыми учеными, которые раболепствовали бы перед ним, беспрекословно повинуясь его приказам, для «выбивания» материально-технического обеспечения своих исследований.

Тут надо заметить, что в то время финансирование научно-исследовательских

учреждений осуществлялось из двух основных источников: теоретические работы перспективного характера и оборонные заказы финансировались из госбюджета; работы по договорам финансировались теми заводами и институтами, по заказам которых проводились исследования. Внеплановые работы выполнялись в небольшом количестве и только в порядке технической помощи заводам, которые затем оплачивали эти работы по линии внешнего хозрасчета. В бюджет института также поступали небольшие средства от реализации продукции мастерских и эксплуатации жилых домов, от издательской и прочей хозяйственной деятельности. Причем до 1935 г. в общем балансе средств оборонные заказы занимали довольно незначительное место и в теоротделе им не уделялось существенного внимания. Тем более что сам Ландау всегда крайне негативно относился к военным специалистам, считая их «вырожденными патологами», совершенно не способными грамотно поставить не только научную, но и инженерно-техническую задачу…

И вот тут Давидовичу весной 1935 г. удалось «выбить» в Совете обороны Наркомата тяжелой промышленности весомый портфель заказов по секретной и совсекретной тематике. При этом УФТИ предлагалось солидное финансирование и предписывалось немедленно приступить к выполнению целого ряда научно-технических разработок военного значения. Даже сегодня трудно определить конкретную тематику этих работ, более-менее достоверно известно, что часть из них была связана с созданием сверхмощных генераторов ультракоротких волн, авиационных двигателей на жидководородном топливе и каких-то «рассеивающих силовых полей». Это, конечно, далеко не полный перечень оборонных проектов, попавших на физтех, но прояснить этот вопрос довольно трудно. Как бы то ни было, появление в УФТИ секретной спецтематики имело далеко идущие последствия.

Как только институтская спецтематика работ была окончательно утверждена, в харьковские ГПУ и обком партии немедленно поступило указание срочно заняться разработкой мероприятий, обеспечивающих надлежащий режим секретности. Научно-исследовательский институт стал стремительно превращаться в закрытое учреждение, напоминающее будущие «почтовые ящики». Тут же была создана специальная совместная комиссия обкома и ГПУ, утвердившая перечень мероприятий по обеспечению надлежащего режима секретности. Кроме усиления охраны и учреждения секретного отдела, был составлен список подлежащих увольнению лиц, не пользующихся политическим доверием.

Большинство ученых физтеха отнеслись к введению новых порядков с глубоким возмущением. Так, известный физик-экспериментатор О.Н. Трапезникова (супруга впоследствии репрессированного Л. Шубникова) прикрепляла свой пропуск к ошейнику собаки, которая ходила вместе с ней на работу. Ландау и Ф. Хоутерманс прицепляли свои пропуска на спину, а то и пониже, выражая тем самым свой протест, пусть и в наивной и не очень этичной по отношению к работникам охраны форме.

Ко всему прочему директор Давидович и его заместитель по спецтематике так странно распределили выполнение работ, что тут же возник серьезный конфликт между «выдвиженцами», руководившими проектами, и видными учеными, которые должны были выполнять второстепенные задачи. К примеру, с самого начала внедрения в УФТИ военной тематики от участия в ней были отстранены руководители направлений, которые являлись видными учеными института, не только определявшими научную политику, но и осуществлявшими научное руководство институтом в целом. Кроме того, тут же возник целый клубок противоречий в ходе выполнения фундаментальных, обычных и оборонных исследований. Ущемленные в своих правах ведущие ученые стали сами демонстративно отказываться от участия в военной тематике, выбрав для этого очень неудачную для текущего политического момента формулировку о неправомерном ограничении свободы их научного творчества.