Николай Эрнестович Бауман
Шрифт:
И 18 (31) октября «с утра, как всегда в те дни, — вспоминает один из ближайших друзей Баумана, — все аудитории Технического училища были полны рабочими, слушавшими ораторов. Были мобилизованы все силы МК для успешного проведения приступа на московскую Бастилию. Все наши почти были в сборе. Среди нас был и «дядя Коля» — Николай Эрнестович Бауман… Настроен он был, как и всегда, жизнерадостно, и эта жизнерадостность передавалась всем его окружающим»{Сборник «Товарищ Бауман», изд. 2. М., 1930, стр. 83–85.}.
В это время в актовом зале Технического училища происходил громадный митинг: ораторы Московского комитета большевиков требовали немедленного освобождения всех политических
К Бауману и М. Н. Лядову подошли товарищи и сообщили решение митинга: всем присутствующим итти в Таганскую тюрьму.
Громадное оживление, необыкновенный подъем духа царили и в до отказа набитых рабочими обширных аудиториях Технического училища и на дворе, где уже строились колонны с флагами, знаменами, плакатами.
«Свобода заключенным!..»
«Требуем всеобщей амнистии!..»
«Долой царский произвол!» — таковы были требования рабочих, наскоро написанные мелом на красных полотнищах.
Николай Эрнестович, только что сам покинувший стены тюрьмы, шел освобождать оставшихся ^ще там товарищей с необыкновенной радостью.
«Подумать только — идем открыто, во главе тысяч рабочих! И куда? — в тюрьму, освобождать друзей!.» — бросил он на ходу одному из своих спутников.
С. Черномордик (П. Ларионов) справедливо замечает, что «человеку подполья, каким был Бауман (и какими мы были все), имевшему до своего заключения дело с конспиративными кружками, группами и в лучшем случае «массовкой», где-нибудь в лесу, пришлось натолкнуться на невиданное до того в России явление — на всеобщую всероссийскую политическую забастовку, в которой участвовали миллионы рабочих. Для всех нас это было ново, но мы, принимавшие активное участие в подготовке этих событий, подошли к ним постепенно, так сказать, политически учились. В другом положении очутились товарищи, как Бауман, которые после долгого отрыва от партийной работы попали как бы из одной эпохи политической жизни в другую»{Сборник «Товарищ Бауман», изд. 2. М., 1930, стр. 83–84.}.
Вот почему в это утро, по свидетельству буквально всех окружавших его товарищей, Бауман был исключительно одухотворен, весел и жизнерадостен…
МК большевиков руководил движением огромной колонны. Впереди шла боевая дружина, которая должна была отразить возможное контрвыступление черной сотни. Угрозы черносотенцев были известны руководителям МК.
В Техническом училище на митингах присутствовали в одной-двух аудиториях и эсеры. Они вначале, при объявлении похода к тюрьме, выразили свое явное недовольство тем, что инициатива демонстрации принадлежит МК большевиков, и пытались было заявить свои претензии на руководство движением. Но рабочие указали «а их более чем скромное место, заявив, что «обойдутся и без их помощи и сочувствия».
Около двух часов дня демонстрация, насчитывавшая несколько тысяч рабочих, студентов, интеллигентов, тронулась от Технического училища к Таганке.
При самом начале шествия, когда демонстрация выходила на Коровий Брод, произошел характерный эпизод, сильно поднявший и без того боевое настроение рабочих: демонстрацию приветствовали из своих казарм солдаты резервного батальона. Вместо выстрелов со стороны солдат раздались сочувственные возгласы!.. Один из руководителей колонны, подбежав к казармам поближе, произнес краткую, но сильную речь, убеждая солдат пойти вместе с рабочими «освобождать своих братьев, долго томившихся в царских застенках за наше общее дело». Однако солдаты жестами показали, что офицеры не выпустят их из казарм.
Демонстрация направилась на Немецкую улицу (ныне улица Баумана). Николай Эрнестович шел в первых рядах демонстрации. Он очень сожалел,
— Они пойдут вместе с нами!.. — воскликнул Николай Эрнестович и быстро направился к фабрике. Он сильно торопился, чтоб не отстать от двинувшейся дальше демонстрации. В это время по улице проезжал извозчик — большая редкость в те дни, когда, при объявлении всеобщей забастовки, бастовали и извозчики. Бауман на ходу вспрыгнул на пролетку, торопясь к толпе рабочих. Один из демонстрантов успел передать Николаю Эрнестовичу красное знамя.
— Не пройдет пяти минут, как я буду с вами!.. — крикнул, уезжая, Бауман.
И в памяти участников демонстрации навек запечатлелось: «одухотворенный «дядя Коля» на извозчике с развевающимся красным знаменем в руках. Все повернулись направо, устремивши свой взгляд к «дяде Коле» в ожидании возвращения его с рабочими»{Сборник «Товарищ Бауман», изд. 2. М., 1930, стр. 85.}.
Но в этот момент из ворот близ фабрики Щапова{Фабрика Щапова — ныне «Красная работница», фабрика Дюфурмантеля — «III конгресс Профинтерна».}, как шакал, выскочил «»перерез извозчику черносотенец Михалин. Он служил хожалым{Хозяйский надсмотрщик за порядком в рабочих общежитиях, на фабричном дворе а т. п.} на фабрике Щапова и был завербован приставом 2-й Басманной части в «патриотическую», то-есть черносотенную, организацию для нападения» на «красных». Он трусливо озирался на удалявшуюся демонстрацию, сжимая в руке тяжелый отрез водопроводной трубы.
Миг — и Михалин, подбежав сзади к пролетке, ударил Баумана в голову…
Николай Эрнестович упал… красное знамя покрыло его.
Убийца стремглав бросился к поджидавшим в воротах сообщникам.
Но со всех сторон уже бежали рабочие, видезшие трагическую картину нападения черносотенца. Тогда Михалин направился в надежное укрытие — в полицейский участок. Вслед трусливо бежавшей черной сотне раздались револьверные выстрелы. Рабочие выбежали из рядов колонны, бросились к пролетке, в которой лежал их товарищ и руководитель.
Друзья подняли Николая Эрнестовича на руки и понесли в ближайшую амбулаторию, чтобы оказать ему первую медицинскую помощь. Н. Э. Бауман лишь слабо хрипел и изредка тяжело вздыхал… жизнь угасала…
В амбулатории фельдшер Константинов{В беседе с автором этой работы тов. Константинов, работавший в тридцатых годах в ВТУ имени II. Э. Баумана, вспоминал, что «удар был смертельным: в большой, раздробленной раме виднелся поврежденный мозг. Николай Эрнестович умер почти на моих руках…»} пытался помочь тяжело раненному, но все средства были бессильны… Николай Эрнестович, не приходя в сознание, через несколько минут скончался.
В колонне шла жена Николая Эрнестовича. Узнав о трагическом событии, она вначале как бы оцепенела… Затем, поняв ужас совершившегося, она собрала всю силу воли и вместе с ближайшими друзьями понесла труп Николая Эрнестовича в Техническое училище. Красное знамя, которое Бауман так недавно еще высоко поднимал над рядами рабочей колонны, теперь покрывало его бездыханное тело…
«Труп Баумана внесли в Техническое училище, — вспоминает один из очевидцев убийства Баумана. — Рядом с носилками шла совершенно окаменевшая жена Баумана, тов. Ирина (партийная кличка). Едва успели поставить носилки, как вдруг она обратилась к собравшейся толпе с потрясающей речью. Эта женщина-революционерка, свежее горе которой могло выразиться революционным призывом к толпе, эта женщина, которая свой плач над трупом мужа обратила в революционный клич, произвела сильное впечатление на всех собравшихся».