Николай и Александра
Шрифт:
Проводить в последний путь русского императора прибыли короли Греции, Дании и Сербии. Принц Уэльский Эдуард вместе с сыном, герцогом Йоркским Георгом, представляли королеву Викторию; принц Генрих Прусский представлял своего брата кайзера Вильгельма. В течение той недели мраморные дворцы Санкт-Петербурга собрали в своих стенах восемьдесят одного представителя владетельных домов Европы, каждого со своей свитой. Отдать последний долг государю прибыли министры, высшие чины армии и флота, губернаторы и четыреста шестьдесят делегатов из разных концов России.
«Принимал массу депутаций… Погулял немного в саду, голова кругом ходила», – записал Николай Александрович. Во время обеда, устроенного в честь заморских принцев, он «чуть не разревелся, садясь за стол, – до того было тяжело видеть подобную
Семь дней лежало в открытом гробу тело усопшего в бозе государя. Тысячи подданных прошли мимо катафалка, рядом с которым стоял священник, читавший заупокойные молитвы. Представители всех царствующих домов дважды в день проезжали по мокрым улицам, чтобы присутствовать на панихиде. Будущий английский король Георг V писал своей жене Мэри: «Ежедневно после обеда устраивалась еще одна служба в церкви. После службы мы поднимались к открытому гробу, чтобы поцеловать икону, которую держал в руках император. Когда я склонился к нему, я был потрясен, увидев так близко от себя его дорогие черты. У него такое прекрасное, спокойное лицо; но, разумеется, он сильно изменился. Уже две недели прошло со дня его кончины».
Среди священников и их молитв, комнат и улиц, задрапированных крепом, печальных лиц, слез и рук, ломаемых в горе, Александра старалась скрыть свою радость. «Представь мои чувства, – писала она сестре. – Один день ты в глубочайшем трауре, оплакиваешь любимого человека, на другой день облачаешься в роскошные платья для бракосочетания. Более значительный контраст трудно вообразить, но именно это обстоятельство еще больше сблизило нас, если это возможно». «Так я въехала в Россию, – рассказывала своей фрейлине государыня. – Государь был слишком поглощен событиями, чтобы уделить мне много времени, и я холодела от робости, одиночества и непривычной обстановки. Свадьба наша была как бы продолжением этих панихид – только что меня одели в белое платье». Свадьба проходила в Зимнем дворце. Те, кто видели государыню в тот день, говорили, что «она была бесконечно грустна и бледна».
Бракосочетание состоялось 14 ноября, через неделю после похорон Александра III. День бракосочетания совпал с днем рождения вдовствующей императрицы Марии Федоровны, и по этому поводу протоколом разрешалось некоторое послабление траура. Одетые в белое, Александра Федоровна и Мария Федоровна вместе ехали по Невскому проспекту к Зимнему дворцу. Перед знаменитым золотым зеркалом, которым пользовались все русские великие княжны в день своего бракосочетания, невесту одели дамы императорской фамилии. Ее облачили в старинное русское придворное платье из серебристой тафты со шлейфом из золотой парчи, отороченной горностаем. Взяв с красной бархатной подушечки усыпанную алмазами диадему, вдовствующая императрица собственноручно возложила ее на голову невестки. Обе женщины вместе прошли по галереям в дворцовую церковь, где их ждал жених – в сапогах и гусарском доломане. С зажженными свечами в руках Николай и Александра обратили свои лица к митрополиту. Обряд венчания был завершен около часу.
Александра сияла от счастья. «Она выглядела удивительно прекрасной», – отметила принцесса Уэльская. Герцог Йоркский Георг написал в Англию жене: «По-моему, Ники очень повезло: у него такая красивая и очаровательная жена. Должен признаться, никогда еще я не видел пары более любящей и более счастливой, чем они. Я сказал, что желаю им лишь одного – чтобы они были столь же счастливы, как мы с тобой. Правда ведь?»
По причине траура после бракосочетания не было ни приема, ни медового месяца. Молодая чета сразу же вернулась в Аничков дворец. «Когда они ехали после бракосочетания из Зимнего дворца, огромные толпы народа встретили их бурной овацией, – писал королеве Виктории Георг. – Приветствия были искренними, и это напомнило мне Англию… Ники был воплощенной добротой, он все тот же славный мальчик, каким он был всегда, и говорит со мной обо всем совершенно откровенно… Он все делает спокойно и естественно; на всех это производит огромное впечатление, он уже пользуется большой популярностью». В Аничкове дворце вдовствующая императрица Мария Федоровна уже ждала молодую чету с хлебом-солью. В тот вечер они остались дома, отвечали на поздравительные телеграммы. «Обедали в 8 час., – записал Николай Александрович. – Завалились спать рано, т. к. у нее [Александры Федоровны] сильно разболелась голова».
Супружеская их жизнь, начавшаяся в тот день, не была омрачена ничем до самого конца их жизни. То был викторианский брак – внешне торжественный и чинный, но основанный на страстной взаимной любви. Перед брачной ночью Александра записала в дневнике мужа: «Наконец-то мы соединены, связаны узами на всю жизнь, и когда эта жизнь кончится, мы снова встретимся в мире ином и останемся навечно вместе. Твоя, твоя». На следующее утро, переполненная новыми, неизведанными чувствами, она написала: «Никогда не думала, что на свете бывает такое счастье, такое чувство единения двух земных существ. Я люблю тебя, в этих трех словах вся моя жизнь».
В ту первую зиму молодые занимали шесть комнат Аничкова дворца, хозяйкой которого была вдовствующая императрица. Из-за спешки, связанной с бракосочетанием, Николай Александрович не успел позаботиться о собственном гнезде и въехал с молодой женой в комнаты, которые он в детстве занимал вместе с братом Георгием. Владея целым континентом, молодой царь вел государственные дела расположившись в небольшой гостиной, а двадцатидвухлетняя императрица находилась в соседней комнате, где занималась русским языком. Когда Николай выкраивал свободное время, он заходил к жене, чтобы поболтать и выкурить папиросу. Поскольку в их комнатах столовой не было, Николай и Александра трапезничали у «дорогой Мама».
Молодым досаждала не теснота занимаемых ими помещений, а долгие часы разлуки. «День был преисполнен суеты… и затем я принимал, – досадовал государь, – так что за все утро виделся с милой Аликс только час… Невообразимо счастлив с Аликс, жаль, что занятия отнимают столько времени, которое так хотелось бы проводить исключительно с ней!» Вечером Николай читал супруге по-французски, поскольку ей хотелось совершенствоваться в языке, на котором говорили при дворе. Начали они с чтения новелл Альфонса Доде и книги, описывающей ссылку Наполеона на остров Святой Елены.
Иногда вечером, закутав Александру в меха, царь усаживал ее рядом с собой в санки, и они неслись по заснеженным улицам и площадям города. Вернувшись домой, надевали домашние халаты и, устроившись перед затопленным камином, затевали поздний ужин.
В последний день 1894 года Николаю вспомнились памятные его события. В дневнике он записал: «Тяжело было стоять в церкви при мысли о той страшной перемене, которая случилась в этом году. Но, уповая на Бога, я без страха смотрю в наступающий год – потому что для меня худшее случилось, именно то, чего я так боялся всю жизнь! Вместе с таким непоправимым горем Господь наградил меня также и счастьем, о каком я не мог даже мечтать, – дав мне Аликс».
Существовали и проблемы, общие для всей семьи. Искренне жалея внезапно овдовевшую родительницу, Николай Александрович пытался утешить ее своим присутствием, ужинал в ее обществе и часто оставался у матери после ужина. Первые месяцы своего правления Николай II советовался с вдовствующей императрицей по государственным делам, и та щедро давала ему наставления, не подозревая, что такое ее отношение к сыну может прийтись не по нраву невестке. В глазах Марии Федоровны невестка по-прежнему была неуклюжей немецкой девушкой, совсем недавно прибывшей в Россию и не имеющей ни знаний, ни опыта ведения государственных дел. Когда траур окончился, вдовствующая императрица вернулась к яркой светской жизни, занялась нарядами, драгоценностями. Ее часто видели на Невском в открытом экипаже или санях, запряженных парой холеных вороных коней в сопровождении рослого чернобородого казака, стоящего на запятках. Согласно протоколу русского двора, вдовствующая императрица имела преимущество перед молодой царицей. Во время церемоний Мария Федоровна, облаченная в белое платье, украшенная алмазами, выступала впереди, опираясь о руку сына; между тем как молодая государыня, поддерживаемая кем-нибудь из великих князей, следовала сзади. Ведущая роль вдовствующей царицы настолько бросалась в глаза молодой императрице, что, узнав, насколько этим огорчена невестка, Мария Федоровна удивилась и обиделась.