Николай I, его сын Александр II, его внук Александр III
Шрифт:
Работая каждый день по 12–14 часов, он наводнил империю тысячами указов и распоряжений, приказов и циркуляров, стараясь регламентировать все стороны ее жизни.
Одной из неотъемлемых черт характера Николая была мания величия, но не собственной его личности, а его империи, что ярче всего выражалось в приверженности Николая к помпезности, торжественности и грандиозности. Это привело к господству в архитектуре Петербурга так называемого позднего классицизма, так как ни одно общественное здание, ни одна церковь, не говоря уже о казармах, арсеналах, гауптвахтах и административных зданиях, не строились без утверждения проекта лично Николаем, – и не только в Петербурге,
Следствием необычайной любви Николая к торжественности и помпезности была почти патологическая страсть императора к различным аксессуарам воинской формы – каскам, киверам, фуражкам, выпушкам, аксельбантам, поясам, лентам, эполетам, значкам, султанам и многому иному. Его гардероб был заполнен десятками генеральских мундиров всех родов войск его собственной армии, а также и иностранными, ибо во многих из них он был шефом различных полков и коронованных особ из этих стран встречал в мундире их армии.
Так, например, 3 августа 1839 года голландский полковник Гагерн утром видел Николая в русском мундире, ибо он принимал парад Кадетского корпуса, в полдень – в мундире австрийского генерала, так как он наносил визит приехавшему в Петербург австрийскому эрцгерцогу Карлу, а час спустя на Николае был прусский мундир, потому что 3 августа был день рождения короля прусского. Но бывали дни, когда Николай переодевался и по шести раз. Более всего шел ему лейб-казачий мундир, и Николай носил его чаще и с большим удовольствием, чем какой-либо иной.
Идеалом государственного деятеля для Николая – так, во всяком случае, он постоянно утверждал – был Петр Великий. Вольно или невольно, император повседневно поддерживал и в себе самом, и в окружающих убеждение в этом и старался – сначала только подражая, а с годами уже и неосознанно, совершенно «войдя в образ», как говорят актеры, во всем походить на Петра I.
Николай знал, разумеется, что Петр I был прост в обращении с солдатами и мужиками, с «малыми сими», и в этом также шел по его стопам.
Еще более утверждал он себя в роли отца-командира, справедливого и беспристрастного, готового исправить чужую ошибку, поддержать незаслуженно обиженного, когда доводилось ему оказываться среди солдат, унтер-офицеров, обер-офицеров.
Он запретил давать детям крепостных любое образование, кроме начального. Вместе с тем Николай понимал, что без инженеров, врачей, ученых Россия обречена на отсталость, и пытался совместить несовместимое – развивать образование, не знакомя студентов и учащихся с передовыми достижениями научной мысли на Западе. Таким паллиативом, который воспринимался Николаем как надежная панацея от всех бед, стала милая его сердцу теория «официальной народности», автором которой был один из его близких сотрудников С. С. Уваров.
Еще одной чертой характера Николая было лицемерие, скрывавшееся под личиной солдатской прямоты и простодушия. Так, например, когда ему представляли решения Сената о предании преступников смерти, он неизменно отвечал, что в России, слава богу, смертной казни нет и предлагал дать осужденным 10–12 тысяч шпицрутенов, проведя их сквозь строй в тысячу солдат 10–12 раз, хотя прекрасно знал, что больше четырех тысяч ударов не выдерживает никто.
Николай был жесток, деспотичен, упрям, но вместе с тем ему нельзя было отказать в неуклонном исполнении своего долга перед Россией – так, как он это понимал. В выполнении своей миссии он часто не щадил себя, проявляя волю, напористость, личную храбрость, презрение к опасностям.
А в своем доме, у себя в семье он был отменным семьянином,
События декабря 1825 года сильно потрясли Александру Федоровну. Между тем жизнь и молодость взяли свое, и после коронации в начале 1827 года двадцатидевятилетняя императрица совершенно отошла от треволнений, случившихся более года назад, много танцевала, не пропуская ни одного праздника, и только новая беременность заставила ее несколько умерить свой пыл. 9 сентября 1827 года у нее родился второй сын, Константин, названный в честь его дяди. Николай тут же сообщил об этом брату в Варшаву и просил его быть крестным отцом. Новый великий князь был тотчас же зачислен и в польскую армию.
Константин был пятым ребенком Александры Федоровны, через четыре года, 27 июля 1831 года, у нее родился еще один сын, Николай, а 13 октября 1832 года – последний, седьмой, ребенок, Михаил.
Видевший Александру Федоровну в 1839 году маркиз де Кюстин оставил следующее описание своих впечатлений о ней, тогда сорокалетней женщине: «Императрица обладает изящной фигурой и, несмотря на ее чрезмерную худобу, исполнена неописуемой грации. Ее манера держать себя далеко не высокомерна, а скорее обнаруживает в гордой душе привычку к покорности. При торжественном выходе в церковь императрица была сильно взволнована и казалась мне почти умирающей. Нервные конвульсии безобразили черты ее лица, заставляя даже иногда трясти головой. Ее глубоко впавшие голубые и кроткие глаза выдавали сильные страдания, переносимые с ангельским спокойствием; ее взгляд, полный нежного чувства, производил тем большее впечатление, что она менее всего об этом заботилась. Императрица преждевременно одряхлела, и, увидев ее, никто не может определить ее возраста. Она так слаба, что кажется лишенной жизненных сил. Жизнь ее гаснет с каждым днем; императрица не принадлежит больше земле: это лишь тень человека. Она никогда не могла оправиться от волнений, испытанных ею в день вступления на престол. Супружеский долг поглотил остаток ее жизни: она дала слишком многих идолов России, слишком много детей императору. „Исчерпать себя всю в новых великих князьях – какая горькая участь!“ – говорила одна знатная полька, не считая нужным восторгаться на словах тем, что она ненавидела в душе.
Все видят состояние императрицы, но никто не говорит о нем. Государь ее любит; лихорадка ли у нее, лежит ли она, прикованная к постели болезнью, – он сам ухаживает за ней, проводит ночи у ее постели, приготовляет, как сиделка, ей питье. Но едва она слегка оправится, как он снова убивает ее волнениями, празднествами, путешествиями. И лишь когда вновь появляется опасность для жизни, он отказывается от своих намерений».
Де Кюстин писал, что, несмотря на слабость здоровья жены, Николай почти не делал разницы между собой и ею.
«Трудовой день императрицы начинается с раннего утра смотрами и парадами. Затем начинаются приемы. Императрица уединяется на четверть часа, после чего отправляется на двухчасовую прогулку в экипаже. Даже перед поездкой верхом она принимает ванну. По возвращении – опять приемы. Затем она посещает несколько состоящих в ее ведении учреждений или кого-либо из своих приближенных. После этого сопровождает императора в один из лагерей, откуда спешит на бал. Так проходит день за днем, подтачивая ее силы».