Николай I. Освободитель. Книга 4
Шрифт:
— То есть падение нравов и распутство, которому потворствуют ваши светосалоны вас, ваше императорское высочество, никак не смущают?
— Неа, — с максимально беззаботным видом забросил ногу на ногу и посмотрел Голицыну прямо в глаза. С тех пор как я забрал у него почтовый департамент и отдал его Аракчееву, Александр Николаевич не находил себе места пытаясь собрать на меня столько компромата, сколько мог. Это было так очевидно, что даже люди Бенкендорфа маяковали о ведущемся чуть ли не в открытую подкопе. Вот только это была игра, в которую можно играть вдвоем. Да и весовые категории у нас все же сильно отличались. — Секс, господа, важен в жизни людей. Пока не было фотографии голых женщин рисовали и лепили из глины,
— И что же, вы ничего с эти не собираетесь делать?
— А что можно сделать? — Я удивленно вскинул бровь, — сейчас светописные аппараты мы делаем только для своих салонов, но вскоре собираемся пустить их в свободную продажу. Каждый сможет делать те снимки, какие душе угодно. Или вы предлагаете к каждому светохудожнику по жандарму приставить дабы держал и непущал?
— Хм… Возможно стоит ограничить распространение таких аппаратов? — Император бросил взгляд на своего протеже, потеребил бакенбарды и выдал предложение. — Возможно учредить отдел в МВД, который выдавал бы разрешение на использование светописных аппаратов. Бесконтрольное использование подобной техники может представлять собой опасность для общественного порядка…
— Кхм… — Подал голос обер-прокурор.
— И общественной морали конечно, — добавил император, хоть было понятно, что мораль его интересует исключительно во вторую очередь.
— Это возможно… — Понимая, что так просто от брата, раз уж он обратил внимание на проблему, не отделаться, я попытался придумать, как уменьшить негативное воздействие до минимума. — Мы собираемся открывать коммерческую школу светохудожников — техника сложная просто взять и начать пользоваться не выйдет — можно дать указание людям Бенкендорфа проверять всех студентов на благонадежность.
— Хорошо, тогда есть еще один вопрос, который Александр Николаевич хотел поднять.
— Да, Ваше императорское высочество, — почувствовав, что ему, что называется пошла масть, Голицын видимо решил высказать все накопившиеся за последнее время претензии. — Я обратил внимание на то, что в патронируемом вами Электротехническом институте сложилось настоящее засилье иностранных студентов и преподавателей. Более того, на сколько я знаю, вы целенаправленно, ищете заграницей людей по некоторым неясным для окружающих мотивам и приглашаете их в Россию выдавая именные стипендии и назначая на преподавательские должности в обход соотечественников. Дошло до того, что уже больше половины преподавателей там исповедуют лютеранскую веру, а кое-кто и вовсе — католическую.
Католиков на Руси традиционно не любили. Может быть даже больше чем евреев, если последние ассоциировались с мелким гешефтом, то первые — с орденом иезуитов и смутным временем, когда ставленники Варшавы были весьма близки к тому чтобы перекрестить Московское царство в католичество. Ну во всяком случае они явно пытались.
— Я ищу по всей Европе светлые головы, которые способны двинуть отечественную науку вперед, и собственно они уже ее двигают. Плюс лишаю немцев, французов и англичан потенциально великих изобретателей, способных их прославить в веках, а вы мне ставите это в вину? Я правильно понимаю?
Вопрос был на самом деле весьма сложный. Для постороннего человека, не учившегося в школе будущего, выбор ученых, да и студентов, приглашаемых именным письмом в столицу империи должен был выглядеть весьма странным. Например, в Россию в прошлом году из Франции переехал некто Жан Пельтье, которого и ученым то назвать было сложно. Так самоучка.
Вот только я из будущего знал про такие себе элементы Пельтье — хоть откровенно говоря весьма туманно представлял, в чем именно заключались их особенность — и сопоставив
Так же именную стипендию получил некий подданный Пруссии двадцатидвухлетний Мориц Герман фон Якоби. Тут все было вообще сложно. В памяти сидел какой-то изобретатель, вроде бы как даже русский, именно с этой фамилией, однако ни годы жизни, ни место рождения, ни хоть какие-то факты биографии я не помнил. Плюс оказалось, что этих Якоби существенно больше чем один. В итоге прикинув возможные расходы — не слишком большие если говорить совсем честно — я просто переманил всех, решив, что даже если промахнулся, большой беды от этого не будет, а вот дивиденды могут быть весьма существенные.
Например, в прошлом 1824 году отличился Георг Ом, занимавшийся, как и в другой своей жизни физикой электрического сопротивления. Немец, уже вполне прилично говоривший на русском и даже женившийся в прошлом году на местной девушке, сформулировал, как и в другой истории, знаменитый закон имени себя о соотношении напряжения, сопротивления и силы тока. Прорывную с какой стороны монографию пока издали небольшим тиражом для своих, по традиции наметив ее широкое освещение с небольшим лагом по времени, для сохранения форы. В западной Европе после окончания войны вновь потихоньку начала налаживаться спокойная жизнь, а с ней возобновились и полноценные исследования в том числе в электротехнической отрасли. Неожиданно для себя французы и англичане поняли, что пока они занимались друг дружкой, русские успели уделать их во многих сферах, и за нами стали следить куда более пристально. Впрочем, удивительного тут ничего нет, странно было бы, случись все как-то по-другому.
В общем, все это с поправкой на отсутствие прямых предсказаний из будущего я на Голицына и вывалил.
— А если вам что-то не нравится, Александр Николаевич, вы всегда можете на свои деньги открыть собственное учебное заведение и принимать туда исключительно русских православных. Я такую инициативу только поддержу. — Я ткнул пальцем в обер-прокурора, — но давайте сначала посмотрим на качество образования ваших священников. Вернее, его отсутствие. Вы этот вопрос не хотите обсудить? Или может быть вашу миссионерскую деятельность? Что там с распространением православия на недавно присоединённых к империи землях?
— Кхм, — прервал уже мой наезд император. — С образованием духовных лиц мы обязательно разберемся, а ты Николай попробуй все же больше набирать русских подданных. А то не хорошо получается, как будто наши глупее.
— Хорошо, — поняв, что тут проще согласиться чем спорить, кивнул я, но от шпильки не удержался. — А барона Шиллинга мне выгонять или оставить? Он вроде как наш, но лютеранин.
Барон Шиллинг стал автором первого в мире универсального тонового телеграфного ключа, который заменил мою слепленную на коленке еще в 1811 году поделку и изрядно облегчил работу телеграфистам. Плюс барон занимался вопросами криптографии и работал над шифрованным кодом, который должен бы позволить нам передавать сообщения по телеграфу не боясь перехвата. Вместо азбуки Морзе в этом мире появилась азбука Шиллинга, не столь уж большая разница, учитывая общее немецкое происхождение обоих. При этом Павел Львович — или Пауль Людвиг по данному при рождении имени — был остзейским немцем и лютеранином. Такая вот петрушка.