Николай I. Освободитель. Книга 4
Шрифт:
Политика по отношению к национальным окраинам начала меняться еще в 1823 году. Постепенно мы начали исправлять ситуацию, при которой те же финны в империи имели прав больше, чем обычный русский православный мужик. Конечною целью было полное уравнение в правах всех поданных, в независимости от национальности, языка или вероисповедания, но, конечно, до этого идеала было еще очень далеко.
Начал я с того что отторг Выборгскую губернию из состава ВКФ. Чухонцам это конечно не понравилось, однако тут я однозначно бы в своем праве — русские сначала дали, потом забрали обратно, не подкопаешься.
В западных регионах усиливалась работа православной церкви, открывались школы, имеющие
Тоже самое было сделано с университетом Дерпта — вообще какого черта древний русский город Юрьев называется на германский манер, для меня было большой загадкой — где ранее преподавание велось на немецком. Одномоментно такой переход сделать было сложно, поэтому замена немецких преподавателей русскоязычными растянулась на пять лет и закончилась лишь к концу двадцатых.
Естественно все эти «наступления на исконные права» нацменов изрядно нервировали, в их среде постепенно копилось недовольство. Было бы странно, если бы на это обстоятельство не обратили внимание на том берегу Ла-Манша. Потихоньку в Польшу, Прибалтику, Финляндию, на Кавказ и Среднюю Азию потекли деньги, оружие и всякого рода шпионы и советники. В Польшу потихоньку тонким ручейком, зачастую по поддельным документам возвращалась из Европы шляхта, которая после окончания наполеоновских войн — та часть, которая осталась в живых — оказалась там просто никому не нужна.
СИБ, жандармы, полиция как могли боролись с этой напастью, однако очевидно, что перехватить всех было просто невозможно. Слишком длинная была граница, да и техническое ее оснащение было совсем не на уровне 21 века. Ни камер, ни датчиков движения, ни завалящего спутника слежения на низкой орбите у меня не было. Все приходилось делать человеческими руками и ногами.
С другой стороны, меня такая ситуация, как бы странно это не звучало, устраивала. Вопрос с поляками, прибалтами и финнами все равно нужно было решать. Решать сейчас, пока Россия сильна, не вступила еще в сложные для себя и мира времена слома эпох и политических потрясений. Но для этого нужен был повод. Если с Кавказом понятно: там повод горцы давали регулярно, за что в итоге и расплачивались, то на западе я себя вести так же просто не мог. Поэтому план заключался в том, чтобы спровоцировать нацменов на бунт в нужный для нас момент, и отреагировать на него максимально жестко. Настолько жестко, чтобы никогда больше в будущем этот вопрос поднять было уже просто нельзя. За неимением потенциальных бунтовщиков.
— Уже делаем, Николай Павлович, — пожал плечами Бенкендорф. — Усилии меры по проверке документов, шерстим осведомителей, разгромили за два дня несколько притонов тут в столице. Ищем тех, кто может знать хоть что-то.
— Нужно понять откуда у них оружие и взрывчатка. Наши! — Я сделал приличный глоток коньяка, поставил стакан на сукно, и крутанул вокруг своей оси. Янтарного цвета жидкость внутри тоже закрутилась, облизала стенки стакана и опала вниз, оставив на стекле мелено сползающий «жирный» след. Призрак гибели Александра II явился в этот день буквально во плоти. Причем и пенять-то не на кого, сам, по сути, открыл ящик Пандоры. — Взрывчатка заводская, найди кто ее бандитам достал, найдешь и самую главную ниточку.
— Ищем, ваше императорское высочество, — Бенкендорф
На этом, по большому счету, рабочая часть для и закончилась. Усталость вкупе с нервным напряжением и небольшой дозой алкоголя сделали свое дело, и я отрубился едва голова коснулась подушки.
Глава 24
Шеренга преображенцев, одетых традиционные для русской пехоты зеленые мундиры с красными — этот цвет был основным полковым для первого гвардейского полка — лацканами, ровно как на параде шагала по полю в сторону условного противника. При достижении какого-то, видимого только офицеру непосредственно командующему атакой, рубежа, гвардейцы остановились, вскинули винтовки и дали слитный залп в сторону расставленных на другом конце поля деревянных болванов. Тем такое отношение явно не понравилось: во все стороны полетели щепки, несколько мишеней, видимо закрепленных недостаточно крепко, банально опрокинулись навзничь.
Перезарядка: восемь-девять секунд для минимально тренированного человека — и еще один залп. После этого по команде того же офицера преображенцы примкнули штыки и ринулись на условного врага в рукопашную. Этого я уже совсем стерпеть не мог, покачал готовой и в сердцах пробормотал.
— Черте что. Полнейший провал, — сказано это было достаточно тихо, однако стоящие рядом «многозвёздные» генералы, увлеченно наблюдающие за учебной атакой, услышали мой комментарий и не на шутку всполошились. Им-то удаль гвардейцев, четкость линий и залповой стрельбы, а также молодецкий порыв, с которым преображенцы бросились в штыковую, явно понравились.
Летом 1828 года прошли ежегодные большие Красносельские маневры, в которых традиционно участвовала гвардия и полки столичного гарнизона. Впервые тут были представлены стальные орудия — пока еще все так же дульного заряжания — а также принятая на вооружение винтовка Маркова образца 1826 года.
Войска целых два месяца тренировались совершать марши, строить и штурмовать укрепления, отрабатывали различные придуманные штабными генералами ситуации. И вот в конце июля дошло дело до представления относительно широкой публике — мы все же пока еще держали разработку винтовки в относительной тайне, на сколько это вообще было возможно — последних достижений российского ВПК. Представление получилось мягко говоря сомнительным.
— Ваше императорское высочество, что-то не так? — Начальник Главного штаба генерал Дибич удивленно повернулся ко мне, не понимая, чем вызвано недовольство регента престола. Иван Иванович был ставленником Александра и лично меня особо не впечатлял. С другой стороны, и повода снять себя с должности он не давал, поэтому оставался при на своем посту уже достаточно длительный период времени. Поскольку большая военная реформа нам еще только предстояла, я просто не видел смысла начинать здесь и сейчас «подклеивать обои», если вскоре все равно начнется «перестройка всего здания».
— Все не так, — буркнул я в ответ. — Нахрена мы делаем винтовки способные прицельно бить на шесть сотен шагов и делающие восемь-десять выстрелов в минуту, если потом вот такие ротные бросают своих солдат под пули в штыковую. Чему вы вообще учите своих солдат, Иван Иванович?
Мы стояли под большим, закрывающим от солнца пологом, где расположились офицеры ответственные за организацию маневров и приглашенные гости. Солнце палило по-летнему немилосердно, и даже в тени было жарко. Градусов под тридцать. Учитывая стандартную военную форму этого времени, которая шилась из сукна — то есть из шерсти — пусть даже тонкого и высококачественного, находится на улице было не слишком комфортно.