Николай II. Святой или кровавый?

Колпакиди Александр Иванович

А кто хозяин старому правительству? Разве не тот, кто был всей русской земле хозяином?

Епископ Омский и Павлодарский Сильвестр (будущий священномученик):

«Неустранимый ход жизни вынудил императора Николая II отказаться от престола, что он исполнил за себя и за наследного сына 2 марта сего 1917 года. Так совершился суд Божий над бывшим нашим царем Николаем II, как в древности над Саулом»⁵⁰.

Нынешние поклонники Николая II, не утруждая себя размышлениями, обвиняют тогдашнее священноначалие в предательстве, в лучшем случае – в лакейской готовности приветствовать любую власть. Однако те же люди несколько месяцев спустя не приняли большевиков и стояли в этом неприятии до изгнания или же до смерти. Значит, не все так просто.

В чем же дело? А дело в том,

что у русской церкви была мощнейшая причина сильно не любить русских царей. За двести лет до описываемых событий Петр Первый решил старый спор государства и церкви о власти (и отчасти о деньгах) по-европейски. Наглядевшись в Европе на протестантов, он решил, по примеру Англии, сам стать во главе церкви. Петр упразднил патриарха и подчинил церковь Святейшему Синоду, а последний – обер-прокурору, императорскому чиновнику. Чиновники эти бывали очень разными. Одни ограничивались тем, что выполняли царскую волю, другие пытались проводить церковные реформы. В 1767 году Иван Мелиссино предложил упразднить некоторые обряды, уничтожить посты. Будь это при Петре – неизвестно, чем бы дело кончилось, но Екатерина хода реформам не дала и обер-прокурора уволила. Преемник Мелиссино Петр Чебышев вообще объявил, что он атеист, однако просидел в должности шесть лет, оставив по себе недостачу в 10 тысяч рублей. Алексей Мусин-Пушкин делил синодальные обязанности с куда больше привлекавшими его постами действительного члена Императорской Российской академии и президента Академии художеств. Николай Протасов сделал из синода уже совершенное «министерство благочестия», полностью подчинив его государству. Нравилось ли такое положение иерархам – вопрос риторический. И вот наконец впервые за двести лет они смогли высказаться, и оказалось – если бы современные монархисты хоть немного интересовались историей, они были бы бесконечно потрясены! – что русская церковь вовсе не считает романовскую самодержавную монархию не то что абсолютной ценностью, но и вообще приемлемым для России строем.

Пантелеймон, епископ Двинский, все в том же 1917 году писал: «Враги православия стараются убедить, будто старые порядки и старая власть были благоприятны для церкви и духовенства. Но это неверно, они никогда не были благоприятны. Старое правительство в упоении своей властью не считалось ни с постановлениями святых отцов, ни с епископской благодатью, а грубо господствовало над высшим духовенством, обращая церковь в служанку для своего возвеличивания и тщеславия. С этой целью старая власть не допускала, чтобы епископы Православной церкви собирались бы для свободного управления делами церкви. Со стороны могло показаться, что у епископов полнота власти, что они все могут, а на самом деле им представлялась одна только видимость в церковном управлении. Все дела церковные решались светскими чиновниками, иногда маловерующими или даже просто еретиками, которые глумились над архиереями. Грех против церкви есть самый главный грех старой власти, и, пожалуй, он больше всего и привел прежнее правительство к погибели, а теперь продолжает быть причиной многих настоящих и грядущих бедствий»⁵¹.

Наконец, еще один будущий священномученик, епископ Уфимский и Мензелинский Андрей в статье с характерным названием «Нравственный смысл современных великих событий» писал:

«Самодержавие русских царей выродилось сначала в самовластие, а потом в явное своевластие, превосходившее все вероятия. …Самодержавие не охраняло чистоты православия и народной совести, а держало святую церковь на положении наемного слуги. Церковь обратилась сначала в ведомство православного исповедания, а потом просто в победоносцевское ведомство. Это доставляло тяжкую скорбь людям серьезным и верующим, а легкомысленным и скалозубам давало много пищи для издевательства над святостью церкви.

Но за последние три года церковь подверглась явному глумлению. Она была почти официально заменена разными пройдохами, ханжами, старцами-шантажистами и т. п. С голосом церкви не только не считались, но явно им пренебрегали. Этого мало: была сделана попытка ввести в иерархию лиц определенно предосудительного поведения.

И вот рухнула власть, отвернувшаяся от церкви. Свершился суд Божий. …»⁵².

Чем же государь император уел (другого

слова и не подберешь) обычно выдержанных православных иерархов? Да все по мелочам, как Гурко говорил. Был, например, такой монах Илиодор, приятель Распутина, персонаж в высшей степени колоритный – то произносил черносотенные речи, то изгонял бесов из припадочных, то критиковал губернатора, то основывал монастырь. В общем, развлекался как хотел, повелениям Священного Синода демонстративно не подчинялся, а отмены их добивался через царскую семью. Так все и тянулось, пока в 1912 году Илиодор не расстригся и не отрекся от православия, подставив своих благодетелей.

Или, например, Николай предписал канонизировать Иоанна Максимовича, епископа Тобольского. Не то чтобы святитель был человеком недостойным, но решать вопросы канонизации – прерогатива духовной власти, а не гвардейского полковника, пусть и с короной на голове.

С другой стороны, в вопросах важных царь, как обычно, тянул, отмалчивался и не принимал никакого решения. С 1905 года шли разговоры о восстановлении патриаршества, но дело у «заботливого сына церкви» так и кончилось ничем. После отречения же вопрос был решен за девять месяцев.

Ну, и Распутин, конечно… Епископ Саратовский Гермоген за попытки добиться удаления от двора Распутина был уволен на покой. Будущий священномученик Владимир, митрополит Петроградский, после беседы с царем на ту же тему был переведен в Киев.

Стоит ли удивляться, что церковь приветствовала отречение царя?

Распутин, безусловно, сыграл роковую роль в судьбе Романовых. Этого колоритного мужика использовали против династии, как торпеду против броненосца. Но он лечил наследника! По многим свидетельствам, семья для Николая была превыше всего, и семьянин он действительно был образцовый. По-человечески его очень даже можно понять, но…

Многие из окружения царя буквально умоляли Николая удалить Распутина или хотя бы ввести его в какие-то рамки – и сами же за это поплатились. Как отмечено в «материалах о канонизации», «советы епископа Гермогена и свщмч. митрополита Владимира, как и некоторых государственных сановников, удалить Распутина от дворца могли болезненно восприниматься государем и потому, что положение Распутина не представлялось ему имеющим важное государственное или придворное значение, и отношения царской четы с ним казались ему частным, семейным делом». Но это едва ли. Николай не был глуп и не мог не понимать, что история со «старцем» давно переросла частные рамки. Скорее уж он в очередной раз посчитал, что «такова его воля», которую никто не вправе критиковать.

И здесь опять же сыграло свою роль своеобразие личности Николая. «Необходимо отметить еще одну чрезвычайно характерную, объясняющую многое, черту в характере государя, – писал прот. Георгий Шавельский, – это его оптимизм, соединенный с каким-то фаталистическим спокойствием и беззаботностью в отношении будущего, с почти безразличным и равнодушным переживанием худого настоящего, в котором за время его царствования не бывало недостатка. Кому приходилось бывать с докладами у государя, тот знает, как он охотно выслушивал речь докладчика, пока она касалась светлых, обещавших успехи сторон дела, и как сразу менялось настроение государя, ослабевало его внимание, начинала проявляться нетерпеливость, а иногда просто обрывался доклад, как только докладчик касался отрицательных сторон, могущих повлечь печальные последствия… Таково же было отношение государя и к событиям. Радостные события государь охотно переживал вместе с окружавшими его, а печальные события как будто лишь на несколько минут огорчали его…

В этой особенности государева характера было, несомненно, нечто патологическое. Но, с другой стороны, несомненно и то, что сложилась она не без сознательного упражнения. Государь однажды сказал министру иностранных дел С. Д. Сазонову:

– Я… стараюсь ни над чем не задумываться и нахожу, что только так и можно править Россией. Иначе я давно был бы в гробу…

Кто хотел бы заботиться исключительно о сохранении своего здоровья и безмятежного покоя, для того такой характер не оставлял желать ничего лучшего; но в государе, на плечах которого лежало величайшее бремя управления 180-миллионным народом в беспримерное по сложности время, подобное настроение являлось зловещим»⁵³.