Николай Кузнецов
Шрифт:
Еще говорили, кто кем хочет стать. Владимир Ступин, разведчик, «хозяин» луцкого «маяка», пришел в отряд добровольцем прямо со студенческой скамьи Московского архитектурного института. Размечтавшись, он как-то признался товарищам, что хочет после войны строить такие дома, красивые и светлые, жизнь в которых была бы одной радостью. Но первое, что пришлось построить Ступину, – памятник и ограду на братской могиле двенадцати партизан отряда «Победители» в Цумани…
И конечно, много говорили о любви, а вернее – спорили до хрипоты. Одни утверждали, что любовь остается любовью даже на войне; другие возражали, полагая, что в суровых
– А я еще никогда никого по-настоящему не любил… Но об одной любви Кузнецова – к детям – знали все.
Для него не было большей радости, чем возиться с темп немногими ребятишками, которые были в отряде: младшими Струтинскими Володей, Васей, Славой, Володей Саморукой, Колей Маленьким.
Володе Саморухе было лет одиннадцать, по он сумел совершить для своего возраста почти невероятное: за короткий срок мальчик прошел по оккупированной территории около пятисот километров! Ночевал где придется: в лесу, в копне сена, в заброшенных сараях. Питался тем, что давали добрые люди. Когда его останавливали, говорил, что родители его убиты и что он идет к единственной своей родственнице – старой тетке. Адрес тетки все время менялся по мере приближения к Ровно.
В штабном чуме мальчик решительно заявил, что будет говорить только с «самим командиром Медведевым». Оставшись наедине с Дмитрием Николаевичем, он распорол подкладку кепки и извлек оттуда письмо. В нем говорилось, что «податель сего, сын секретаря парторганизации партизанского отряда имени Ленина Володя Саморуха, послан с заданием разыскать отряд Медведева…». Далее командир этого отряда, действовавшего под Винницей, просил Медведева сообщить в Москву, что такой отряд существует, но не имеет своей радиостанции и поэтому лишен возможности передавать разведывательную информацию и получать, в свою очередь, указания командования. Командир далее сообщал место расположения своего отряда, назначал дни и условные сигналы для того, чтобы из Москвы ему могли прислать самолетом рацию.
За подкладкой штанишек у Володи было второе такое же письмо – на случай, если бы он потерял кепку.
Разумеется, просьба винницких партизан была выполнена, но не полностью: командир отряда имени Ленина в последних строках письма просил Медведева при первой возможности отправить мальчика в Москву, но Володя отказался наотрез.
Колю Янушевского в отличие от многих взрослых Николаев прозвали Маленьким. Над Колей Маленьким в отряде как бы взяла опеку радистка Марина Ких, замечательная женщина, чье имя хорошо известно на Украине. При всей ее молодости за плечами Марины была большая жизнь. В 1932 году она вступила в Коммунистическую партию Западной Украины, стала профессиональным революционером. В 1936 году во Львове при разгоне демонстрации жандармами она была ранена, арестована и осуждена к шести годам тюремного заключения.
Освободила Марину Красная Армия при воссоединении Западной Украины с Советским Союзом. Kиx была избрана в Народное собрание, принимала участие в чрезвычайных сессиях Верховных Советов УССР и СССР.
Коля стал связным Кузнецова. Он проходил жандармские и полицейские посты, которые
Марина Ких сшила для Маленького два костюма: городской, для Ровно, и деревенский. В обоих костюмчиках были специальные потайные карманы.
Кузнецов очень ценил юных связных, но переживал, что ребята, как и их сверстники в других отрядах, принимают участие в таком недетском деле, как война. О «сыновьях полков» в действующей армии партизаны тогда еще не знали. С гордостью Николай Иванович не раз повторял, что никогда гитлеровцам не покорить страну, где даже дети встают на борьбу с оккупантами.
Свои немногие свободные часы Кузнецов охотно отдавал детворе. Он собирал их вокруг себя, пересказывал им хорошие книги, старинные уральские сказы, читал стихи, которых помнил множество. Словом, хоть ненадолго, но переносил в светлый мир детства.
Однажды Кузнецов вернулся из очередной поездки из Ровно, бережно прижимая к груди укутанного в немецкую офицерскую шинель дрожащего от холода и пережитого страха мальчугана лет четырех. Найденыша звали Пиней. Родителей он потерял в ровенском гетто, сам же каким-то образом оказался в лесу, где и прятался несколько дней, пока на него, совершенно уже обессиленного, не натолкнулся случайно Кузнецов.
В отряде Пиню выходили, а потом самолетом отправили на Большую землю. Кузнецов скучал о нем, не раз говорил, что после войны обязательно разыщет мальчика, усыновит и воспитает.
«После войны…» О чем бы ни говорили у костра по вечерам, всегда возвращались к этой теме. Однажды кто-то из разведчиков-москвичей с беспокойством заметил:
– А далеко мы забрались, ребята. Сколько это времени топать домой придется…
Кузнецов сказал на это совершенно серьезно:
– Вам-то что, до Москвы только, а мне до Урала добираться.
Разведчики и партизаны, столько нашагавшие за эти месяцы во вражеском тылу, забыли даже, что существуют другие способы передвижения по земле, кроме пешего хождения.
Любил Николай Кузнецов и посмеяться вместе со всеми над разными веселыми историями, до которых партизаны были большие охотники. К одной из них – знаменитой истории о паре гнедых – он и сам имел некоторое отношение. Много лет спустя А. А. Лукин передал ее так:
«Случилось это еще весной 1943 года в лесу под селом Берестяны, когда отряд совершал переход, чтобы быть поближе к Ровно. Дорогу преградило вражеское подразделение. В бою противник был частью уничтожен, а частью рассеян. Партизанам же достались богатые трофеи: оружие, боеприпасы, целый обоз с продовольствием и фуражом. Взяли и принадлежавший фашистскому командиру фаэтон, запряженный парой красавцев гнедых.
В те дни Николай Кузнецов готовился к очередной поездке в Ровно.
Покончив с обсуждением задания, Кузнецов попросил Медведева:
– Дмитрий Николаевич, дайте мне этих гнедых.
Просьба была естественной. Отряд в то время не располагал еще ни легковыми автомобилями, ни мотоциклами. Не мог же Кузнецов в своей офицерской форме идти пешком тридцать километров до Ровно! Дать ему обычную крестьянскую телегу – тоже плохо. И все же командование было вынуждено отказать Николаю Ивановичу. Кто раньше ездил на этих лошадях – неизвестно, вдруг их в городе опознают? Тогда…