Никому тебя не отдам
Шрифт:
Взглядом окинул с головы до ног, а у меня внутри всё замерло, когда его пальцы сжали до боли затылок, а губы впились в рот.
Глава 33
Прикосновение его губ вернуло меня в прошлое. В то прошлое, когда лужицей растекалась у его ног от одного только взгляда. Тогда я была совсем другой. Ловила его каждое слово, надышаться тогда не могла любимым мужчиной. Мир был другим. Мы были другими. Всё было по-другому. Я любила его одури, до самого протяжного крика, что мог когда-либо вырваться из груди. Любила безрассудно и отчаянно, несмотря ни на что, а он? Он так и остался для меня сплошной загадкой. Ребусом, скандвордом,
— М-м-м, — мычала я в его губы, пытаясь оттолкнуть от себя мужское тело. Но он только усиливал хватку и целовал ещё жаднее, ещё больнее.
Сколько я сопротивлялась? Вечность? Не понять совсем. Из глаз слёзы покатились. Кожу обожгло солёной влагой. Тимур вздрогнул, ослабив хватку. Целовать прекратил, а сам принялся стирать подушкой большого пальца капли на моих щеках.
— Зачем? — Шептали мои губы, а глаза искали ответа, но он не отвечал. Долго не решался произнести хотя бы слово.
Смотрел на меня с нескрываемой грустью на лице, пытаясь улыбаться. Одной рукой он гладил мои волосы, а другой — продолжал стирать слёзы. Я интуитивно прильнула к его ладони, а затем накрыла ее своими пальцами. Мелкая дрожь пробежалась вдоль позвонков.
— Зачем ты это делаешь? — Я не могла остаться без ответа. Мне нужна была правда, какой бы она не была. Я запуталась. Снова погрязла в сомнениях, не понимая его противоречий. — Ты же душу мне терзаешь.
Он не признавался в своих чувствах ни разу после нашего расставания. Даже словом не обмолвился о том, что неравнодушен. Но сейчас: его руки, глаза, мышцы на лице, взгляд — всё кричало о совершенно другом. Его тянуло ко мне, как магнитом. Я видела и чувствовала это. Невозможно игнорировать учащенное сердцебиение, что колотилось внутри, когда я положила руку на мужскую грудь. Вряд ли это была тахикардия, ведь у самой сердце скакало галопом, а причиной тому была явно не кардиология.
— Леся, я не знаю, как всё объяснить. Понимаю, что не имел права тебя целовать после всего, что наговорил и сделал, но, — слова давались с большим трудом. Тимур делал глубокие вдохи, а затем — выдохи. Вспоминал, как и я. — Не могу тебя забыть. Ты — очень светлый и один из самых дорогих мне людей. Знаю, что мне нет оправдания, да я и не ищу его.
Я плакала. Ещё больше. В три ручья катились слёзы по щекам, а он продолжал их стирать пальцами, а затем стал покрывать щёки трепетными поцелуями. Время было против нас. В подкорке хранилось слишком много воспоминаний. Тех воспоминаний, что душу всю изранили и на лоскутки распустили. Я задыхалась в его объятиях, а он, кажется, и сам давно перестал дышать.
— Моя любимая, дорогая девочка, я так хочу, чтобы ты была счастлива. Наговорил тебе гадостей, а ты всё равно продолжаешь любить меня. Не плачь, Лисёнок. Всё теперь по-другому будет, — его низкий голос шептал о чем-то нереальном и таком далеком. Я даже не хотела слушать его, не то, чтобы верить, ведь он мне так и не сказал самого главного. Не сказал, что любит. Не сказал, что наше расставание было его ошибкой, ведь я любила его, а он меня бросил дурак.
Какой же я была глупой, когда наивно полагала, что научилась заново жить без него. Думала, забыла. Думала, разлюбила. Даже сниться перестал по ночам. Даже боль отступила, а затем и вовсе исчезла, будто и не болело никогда. Но сегодня, сейчас, чувства вспыхнули заново. Вновь в сердце протяжные импульсы отозвались, когда он решил поцеловать меня. Сопротивлялась его поцелуям, зная, что обратной дороги не будет. Сопротивлялась из-за обещаний другому, не ему. Другому мужчине я обещала хранить верность и быть с ним, и в горе, и в радости. А Тимуру я ничего не обещала, и сейчас —
А потом был телефонный звонок, который прервал наши откровения. Тогда Тимур много разговаривал, предварительно выйдя из дома, а я наблюдала за ним из окна. Видела, как он ерошил волосы на голове и нервно курил, расхаживая вперед-назад.
Когда вернулся в дом, я сидела возле камина на небольшом табурете и грела руки. Он подошёл сзади. Накинул на мои колени плед, а затем прижался грудью к моей спине, не спрашивая разрешения. Я глаза закрыла на короткое время. Позволила знакомому аромату окутать сознание и утонуть в дежавю. Тимур скользил носом вдоль изгиба моей шеи, а я наслаждалась этим, понимая, что всё могло быть в последний раз.
Знала, что измена — это низко и подло. Знала, что нужно уметь сдерживать свои обещания. А ещё знала, что никогда и ни с кем мне не было так хорошо. Настолько хорошо, что эйфория накрывала мощной волной от одних только объятий. И я пыталась быть верной супругой. До последнего выстраивала барьер перед Ариевским. Но когда любимый мужчина находится на расстоянии меньше миллиметра, барьер слишком быстро ломается. И мой — тоже начал ломаться.
Сначала я очень разозлилась на него, когда он рассказал, в чём подозревают моего мужа. Так и шипела, подобно степной гадюки, едва с кулаками не бросаясь на Ариевского:
— Мой муж не контрабандист. Я не верю тебе. Не знаю зачем, но ты врёшь. И полиция в моём доме — твоих рук дело. Всё простить не можешь, что Вольский с твоей женой рога наставил, да?
— Замолчи, Леся. Не говори то, о чем будешь жалеть, — его глаза пылали искрами гнева. Он тоже злился, как и я. У каждого из нас была своя правда, в которую другой не собирался верить.
Я отказывалась признавать, что бизнес Вольского переступил черту закона, когда под видом обычного груза на самом деле таможню пересекали партии оружия, а затем транспортировались по всей стране. Эта схема, по словам Ариевского, работала ни один год. Вольский под видом брокера выступал незаинтересованным третьим лицом, сопровождая лишь поставку товара и ее таможенное оформление от иностранного продавца к отечественному покупателю. По факту в контейнерах с минеральными удобрениями, что приходили в морской порт, поставлялось оружие, и покупателями выступали подставные фирмы, поскольку в инвойсах не фигурировала фирма Вольского.
— Сама подумай, какой смысл мне врать? Ты ни разу не задумывалась, откуда столько бабла у твоего мужа? Ни разу не наблюдала за ним со стороны? Ничего вообще не показалось странным? — Продолжал говорить Тимур, а в моей голове всплывали картинки.
Самым первым тревожным звонком был тот вечер, когда Вольский неожиданно замуж позвал. Тогда ещё Ванька заявился, весь такой нервный, взъерошенный, с порога причитать начал: "Пять фирм под арестом. Ищут транзитеров, сейчас цепочки отслеживают". На тот момент я не придала значения фразе. Во-первых, слишком большое потрясение мне нанес Вольский, а, во-вторых, водка, которой я пыталась себя убить до беспамятства, отвлекла от реальности происходящего.
Вторым тревожным звонком был взрыв свадебного автомобиля и разговоры мужа с неизвестными на этот счёт. Плюс Вольский постоянно закрывался в кабинете, если требовался серьезный подход к делу. Да и ещё тот сейф, что был надежно упрятан в его личном кабинете. Получается, что было достаточно деталей, чтобы сложить пазл воедино, но я никак не могла этого сделать.
— Нашу свадебную машину взорвала же не полиция, верно? — Среди всего дерьма, что вылилось мне на голову, хотелось видеть абсолютную непричастность Ариевского. Иначе бы я даже думать, не смела. Он не мог, не мог так со мной поступить.