Никто не хотел убивать
Шрифт:
— Да, вы угадали. Я и Савин… мы не любили друг друга. Спросите, почему? Да потому, что это был молодой и действительно талантливый хам, без авторитетов. Мы… мы разрабатывали «Клюкву» три года, а он пришел на все готовенькое и… В общем, он просто издевался надо мной, пользуясь тем, что ему покровительствовал Ясенев и он как бы был любимчиком нашего академика.
Лицо Кокина скривилось в какой-то вымученной гримасе, и он сглотнул подступивший к горлу комок.
— Но поверьте… убивать кого-то только за то, что он пользуется повышенным вниманием
Он замолчал было, однако что-то щелкнуло в его голове и он снова вскинулся на Плетнева:
— И потом… какие, собственно говоря, у вас доказательства, что это я виноват в гибели Савина?
Плетнев как бы не слышал этого вопроса, вылившегося в крик души.
— Когда вы в последний раз встречались с Глебом Шумиловым? — совсем уж казалось бы не к месту спросил он.
— Я? — изумился Кокин. — Я… я не помню. К тому же мы так вот запросто не общаемся. Все-таки он — вице-президент компании, а я… я всего лишь ученый, который по контракту работает на компанию Шумилова.
— Хорошо, — согласился с ним Плетнев. — По контракту, так по контракту. Но в таком случае я в третий раз задам вам вопрос, на который у вас так и не нашлось внятного ответа.
Он замолчал, выдержал мхатовскую паузу и, четко разделяя слова, произнес:
— Что вы делали в лаборатории в ночь с тридцатого на первое. Перед тем, как надеть халат наизнанку!
Заметив, как вздрогнул при этих словах Кокин, жестко, с металлом в голосе добавил:
— Только не надо мне рассказывать, что вы в течение пяти часов выключали сушильную камеру.
— Но я… — пробормотал Кокин. — Это какая-то нелепость… Поверьте, я ничего плохого не сделал…
Теперь уже на него было больно смотреть.
— Ближе к сути!
— Я был… Господи! Простите, но я не могу вам сказать, где я был!
Вот оно! Пожалуй, это первый правдивый ответ. И на нем уже можно строить обвинение.
— Господи, что вы делаете со мной?! — взмолился Кокин, закрыв лицо руками. — Но я… я не убивал Савина и не пытался украсть «Клюкву»! Это все, что я могу вам сказать. Делайте все, что считаете нужным, но я никогда не скажу вам, с кем я был в ту ночь. Вы понимаете меня? Ни-ко-гда!
Он вдруг замолчал, резко обернувшись на скрипнувшую дверь, и его глаза наполнились ужасом.
На пороге стояла всхлипывающая Оксана…
Плетнева Кокин догнал, когда тот уже шел по коридору лабораторного корпуса. Схватил его за руку и умоляюще заговорил, давясь собственными словами:
— Антон Владимирович, дорогой… я надеюсь, что это останется между нами. Ну… ну как вам все это объяснить? Оксаночка, конечно, очень хороший, искренний человек, но я… я уже не в том возрасте, чтобы так вот, сразу, в один момент, менять свою жизнь. И если… если об этом узнает моя жена… К тому же я очень люблю своих детей, да и квартира на нее записана…
Господи милостивый! Мог ли он судить этого человека?
— До свидания, Николай Александрович. Мы еще поговорим об этом.
— Да, конечно, — заторопился Кокин, видимо, боясь, что Плетнев не станет его слушать, — но теперь, когда все обстоятельства, если, конечно, можно так выразиться, раскрыты… я могу, наверное, сказать вам…
— Что? — насторожился Плетнев.
— В ту ночь… ну-у, когда была попытка ограбления, я видел Глеба Шумилова. Точнее слышал его голос. Стоя в коридоре, они говорили о каких-то очень больших деньгах, и вот тогда-то…
— Кто был второй?
— Ясенев! Академик Ясенев.
— В какое время это было?
— Точно, конечно, сказать не смогу, но вскоре сработала сигнализация, примерно, через полчаса…
Глава 15
Итак, Глеб Шумилов и академик Ясенев. Если, конечно, Кокин не наводит тень на плетень, чтобы уйти от ответственности.
То, что к похищению «Клюквы» был причастен Глеб Шумилов, вице-президент компании и двоюродный брат Дмитрия Шумилова, — в этом Турецкий даже не сомневался. Но чтобы притянуть к этому и главного разработчика иммуностимулятора… М-да, неисповедимы пути Господни!
И в то же время, на каком основании предъявить человеку обвинение?
Однако надо было что-то делать, что-то предпринимать, тем более что результатов его сыскных способностей уже ждал Шумилов-старший, и Турецкий, не мудрствуя лукаво, позвонил Ясеневу, попросив академика более подробно и в то же время более доходчиво рассказать о «Клюкве». На удивленный вопрос академика: «А вам-то зачем это?» — вынужден был наплести целый короб вранья, вроде того, что ему, мол, важно знать, какое направление в фармацевтической промышленности может быть приоритетным для шумиловской разработки.
— Но вы же понимаете, что по телефону этого не объяснишь! — то ли возмутился, то ли удивился Ясенев.
— Естественно! И поэтому я готов подъехать к вам в любое, удобное для вас время.
— В принципе, я и сейчас мог бы вас принять, — после недолгого раздумья соизволил пойти ему навстречу Ясенев.
— Прекрасно, Иван Иванович! Я еду.
Завороженный мельтешением каких-то красочных микроорганизмов, Турецкий наконец-то оторвался от окуляра микроскопа и восхищенно произнес:
— Как в кино!
— Кино… — с нотками презрительного высокомерия в голосе отозвался Ясенев, все это время исподволь наблюдавший за Турецким. — Это «кино», как вы изволили выразиться, тянет на Нобелевскую премию, и если звезды лягут так, как надо…
«М-да, этому академику скромности не занимать», — про себя отметил Турецкий, рассматривая роскошный кабинет главного разработчика изделия с идиотским названием «Клюква», а хозяин этого кабинета между тем продолжал:
— Надеюсь, вы понимаете, что я вам показал и рассказал только сотую, если даже не тысячную часть из того, что уже сделано — на остальное не имею права. И вы теперь, надеюсь, действительно понимаете, что это чудо?