Нищий
Шрифт:
— Нет, я и побольше тяжести носила, еще не старуха! — Голос тетушки немного окреп, и она подхватила узел с деньгами — надо сказать, довольно легко. Она была весьма крепкого сложения.
Мы вышли во двор — еще не было и намека на рассвет, хотя уже полоска неба начинала сереть на горизонте. Я ковылял, таща груз, на мне была котомка килограммов под тридцать весом плюс напихано по карманам, тетушка тоже тащила узел килограммов около двадцати, впрочем, достаточно уверенно, и даже пыталась помогать мне. Через час мы подошли к месту моей высадки — шлюпка стояла там же, и вокруг было тихо. Матросы
— Она с нами плывет, — показал я на тетушку Марасу, сбросил тяжелую котомку в шлюпку и вместе с матросами стал толкать ее на воду.
Перед рассветом прибой стих, волны легко накатывались на берег — был почти мертвый штиль. Затем Мараса и я уселись на корму, освободив нос, торчавший в гальке, и матросы с шумом спихнули лодку в море и сели на весла. Один из них пощелкал огнивом — я остановил его, достал светильник, сказал слово, тот вспыхнул ярким светом, я его погасил и стал дожидаться ответа. Ответная вспышка мелькнула через минуты две — мы шли немного наискосок от шхуны, курс был поправлен, и скоро шлюпка ударилась о просмоленный борт шхуны. Я взобрался по веревочной лестнице, не дожидаясь, когда талями поднимут шлюпку. Котомка с деньгами была на мне, вторую партию подняли веревкой, привязав к горловине узла.
— Это еще кто? Ты кого с собой притащил, Викор? — Капитан недовольно нахмурил брови: — Мы вроде так не договаривались!
— А как мы договаривались? Мы договорились, что ты доставишь нас на Тантугу, а сколько будет со мной людей, разговора не было. В чем дело-то?
— Ладно. Пусть остается — какая разница, два или три человека. Только не люблю я женщин на борту, плохая примета.
— Это не женщина, это лекарица матушка Мараса.
— Ну оттого, что она лекарица, она же не перестала быть женщиной!
— Слушай, Мессер, ну не будь нудным, а? — разозлился я. — Плачу тебе большие деньги и везу, кого хочу. В чем проблема-то?
— Все, все, не кипятись. Я тоже раздражен, вишь, ветра нету. Если ветер не подымется, нас прихватят. Галера весельная — и нам кранты. Надеюсь, что на рассвете ветерок образуется, иначе будет худо. Веди ее в кают-компанию, к Амалону, она еле на ногах держится. Сейчас я распоряжусь, чтобы ей чаю подали.
Тетушка и правда выглядела плохо. Даже в темноте было видно, как ее лицо побледнело, она прислонилась к стене палубной надстройки и стояла, закрыв глаза. Я подхватил ее под руку и повел в кают-компанию.
— Амалон, принимайте вашу подругу, позаботьтесь, плохо ей!
Я завел покачивающуюся Марасу в помещение, Амалон вскочил, подбежал к ней, обнял:
— Мараса, милая! Я уж и не думал, что свидимся!
Старики замерли, обнявшись, потом сели за стол, и Мараса горько заплакала:
— Все, все потеряно! Дом, огородик, мои травки! Вся жизнь!
Мне стало очень, очень неудобно — это ведь я фактически стал виновником ее несчастий. Я быстро ретировался, оставив котомку с деньгами лежать под столом, в ногах Марасы.
Амалон незаметно махнул мне рукой: иди, мол, я успокою! Я благодарно кивнул ему и выскочил на палубу. Сброшенный узел с деньгами так и лежал, никем не тронутый. Я подобрал его и позвал капитана:
— Пошли, я расплачусь за поездку.
— Ко мне в каюту давай. Миндас, никого не пускай ко мне, понял, — обратился он к старшему помощнику, — пока сам не выйду. Поднимайте якорь, ставьте паруса. Курс — Тантуга. Если получится… ветра бы нам, ветра!
Мы прошли в каюту капитана, я положил узел на пол и развязал: глаза Мессера загорелись, он хрипло сказал:
— Честно говоря, думал, что ты привираешь. Интересно, откуда у тебя такие деньги? Впрочем, молчу, молчу… давай считать.
В течение получаса мы отсчитывали две тысячи золотых — все, что осталось свыше, я сбросил обратно в одеяло и снова завязал. Капитан проводил деньги жадными глазами, потом сказал:
— Не бойся, не в моих привычках грабить пассажиров. Я, конечно, контрабандист и пират, но у меня есть свои понятия о чести. С такими деньгами ты заживешь в Малиме безбедно. А если еще у тебя в той котомке… то тебе можно только позавидовать. Вот уйти бы нам еще… Боюсь, засветимся мы, вышлют галеру сторожевой охраны — шлюп стражников с Ранкеля небось в порту уже стоит. Будем молиться и ждать. Течение относит нас в море, но тут оно слабое, потому мы еще долго будет в пределах видимости. Моя шхуна приметная, потому как бы беды не вышло. Все, парень, иди к своим, я думать буду, как выкручиваться.
— Сколько дней ходу до Тантуги?
— Четыре дня — для нас. Обычный корабль доходит за пять-шесть. Ждем ветер…
Я взял узел с деньгами в левую руку и пошел к Амалону с Марасой. Тетушка уже успокоилась, прихлебывала чай из кружки — глаза ее были красны, но уже не вытаращены от ужаса, как до того.
— Ох, сынок, Викор, чего же ты натворил-то! Как теперь будем жить? — Матушка Мараса укоризненно посмотрела на меня и покачала головой.
— Матушка, я виноват перед вами, простите! — Я взял ее натруженную руку и поднес к губам. — Я все сделаю, чтобы компенсировать вам все неприятности.
— Да ладно, что уж теперь! — отняла руку Мараса. — Вон друга моего вытащил из заключения, и то спасибо. Жалко домик, мы его с мужем строили… память была. Сынок мой там родился… — У нее опять потекли слезы, и тетушка отставила кружку.
— Мараса, не плачь, теперь все будет нормально — я тебя не оставлю! — Амалон решительно взял ее за руку. — Я все-таки дипломированный лекарь-маг, будем вместе лечить, с голоду не пропадем, да и у парня деньги водятся, насколько я понял, так что все будет хорошо.
— Да в деньгах дело, что ли… я прожила там всю жизнь, а теперь еду неизвестно куда и неизвестно зачем, думаешь, легко это?
— Ну, пока еще никуда не едете — мертвый штиль, — сообщил от порога капитан. — Викор, иди сюда, мне с тобой поговорить надо.
Мы вышли на палубу, и капитан сказал:
— Видишь вон ту черную маленькую полоску справа, у горизонта? Видишь? Это боевая галера. Светает, скоро станет ясно, где мы будем — на Тантуге пиво пить или в городской тюрьме вшей кормить. Против галеры мы не попрем — там одного экипажа гребцов триста человек плюс абордажная команда человек тридцать. Тридцать мы еще как-то вместе с тобой потянем — с потерями и кровью, но триста… глупо даже думать. Если умеешь молиться, молись всем богам, которых знаешь.