Нити
Шрифт:
— Нет, — сказал Пакуро. — Уверены, что не воевал. Более чем.
— Я занимался хозяйством, читал книжки, что еще?.. — Голос Мусы был напряженно-терпелив. — Спал, в конце концов…
— А в селении вашем какая-нибудь администрация существовала? Координирующая сила, так сказать? — спросил Пакуро.
— Да какая там еще сила…
— Извини, — недоверчиво покачал головой Борис. — В селах у вас коменданты были с помощниками, все, как надо… Ориентировали население в определенное политическое русло…
— Ну, был какой-то комендант… — покривился Муса. — Бродил с ружьем,
— Такого, значит, ты о себе мнения? — холодно констатировал Борис.
Взгляд Мусы метнулся по сторонам.
— Почему о себе?
— Потому что комендантом был ты! Ну, рассказать тебе, как вел ты на расстрел любителя баранины, а в итоге сам пулю схлопотал? Действительно, как придурок…
— Хорошо. — Тон Мусы стал отчужденно сух. — Был комендантом. Схлопотал пулю. Обязан вам это рассказывать? До трусов тут раздеваться? По-моему, у каждого человека бывает в жизни то, что принадлежит исключительно ему. И у вас промахов и всякого дерьма — тоже, хоть отбавляй! И ни с кем этим дерьмом делиться вы не намерены.
— А как насчет контактов с госбезопасностью республики Ичкерия? — бесстрастно молвил Пакуро. — Эти контакты из той же интимно-дерьмовой категории?
— Устраивался туда водителем, — спокойно ответил Муса. — Но зарплата — чушь, будущего — никакого… А потом — не понимаю… Это российское учреждение, я же не в ЦРУ на службу поступал…
— Твой брат, который должен был со мной встретиться, погиб в начале войны, — резко переменил тему Пакуро. — Он что, восстал из мертвых?
— Вы видели его могилу? — парировал Муса. — Цветы принесли?
— Грамотный ответ, — кивнул майор. — Ладно, вернемся к несостоявшемуся трудоустройству в тайное ведомство. Отказался от должности водителя, и… куда?
— Обратно в село.
— Книжки читать?
— Не только. Заниматься хозяйством и спать.
— Отоспался. Дальше?
— А дальше поехал в Москву.
— Через Пакистан?
Муса поджал губы, медля с ответом. Затем, осторожно разминая подбородок пальцами, произнес:
— Туда меня направило руководство страны… То есть, — поспешно поправился, — республики. Входящей в Российскую федерацию! Я — военнообязанный, выполнял приказ Родины… Все?
— И чему обучали в Пакистане? — спросил Борис. — Как на территории этой самой Родины диверсии совершать?
Муса угрюмо молчал.
— Ну так что насчет Советника? Блеф? — презрительно спросил Пакуро.
— У нас пошел плохой разговор, — откликнулся чеченец. — Продолжать его не собираюсь. Если это — допрос, оформляйте его надлежащим образом.
— Слушай, дорогой друг, — дружелюбно улыбнулся Пакуро. — Давай-ка мы сейчас отбросим все в сторону. Все твои грешки, авантюристические метания… Что было — то было. Мы понимаем: изложенные факты говорят не в твою пользу, утаил ты их по понятной причине, ибо нашему прошлому общению они бы если и не помешали, то здорово бы его омрачили, так? Именно поэтому ты и не стал вдаваться в подробности… В общем, забыли! Проехали! Оказались на новой диспозиции. Слушаем в этой радостной связи твои предложения.
— Предложения должны исходить от вас, — пожал плечами Муса. — Я — кто?
— Вот именно. Пока — никто. Сомнительный тип. Но ты же не будешь отрицать, что кем-то себя хочешь видеть? Но только не говори о том, что хочешь видеть себя исключительно студентом юрфака. Это так, приложение.
— Нет, это — основа, — сказал Муса. — Но если речь идет о сотрудничестве…
— О нем, родимом, о нем…
— Ну… Готов выполнить любое ваше задание.
— То есть, войти в состав агентуры.
— А почему бы и нет? Не мне вам объяснять, на чем держится оперативная работа. А я к ней способен. И, кстати, только у нас, в России, секретный сотрудник считается чем-то вроде порочной гниды. А в Штатах, слышал, это лицо, к которому проявлено особое доверие государства. И практически каждый обыватель так считает.
— Позицию понял, возвращаемся к истории с Советником…
— Я этой историей не управляю, — процедил Муса. — Что могу, то и делаю.
— Значит, настаиваешь на том, что брат жив и не смог встретиться с нами в силу объективных причин?
— Именно.
Пакуро и Гуменюк обменялись задумчивыми взорами.
— Понимаешь, Муса, что сегодня это обстоятельство будет самым определенным образом выяснено? — сказал Пакуро. — У тебя куча родственников в Чечне, а у нас, не скрою, не меньшая куча уважаемых тобой секретных сотрудников, живущих бок о бок с ними… Дальше продолжать?
— У моего брата — нелады с законом, — сказал Муса. — И его гибель — это легенда. Вы будете проверять легенду? В Чечне? Что же… попробуйте. — Взглянул на часы. — У меня, извините, деловое свидание. Должен идти. Если, конечно, не возражаете…
— На свободу с чистой совестью? — иронично прищурился Пакуро.
— Естественно…
— Ну, если человек выходит из этого кабинета самостоятельно, значит, совесть у него, по идее, действительно должна быть чиста, — резюмировал Борис. — Я провожу, Александр Викторович…
Оставшись в одиночестве, Пакуро дернул щекой в усмешливом и усталом негодовании.
Вот, проходимец… И ведь, что печально, не первый, и не последний… Тоже — своеобразные плоды демократии. Хотя такие издержки все равно куда более приемлемы, нежели незабвенные прошлые…
И всплыл перед глазами майора документик военного СМЕРШ, с которым ему по долгу службы как-то довелось ознакомиться:
Разсмотрев личность добровольного инфарматора, и с твердой убежденностью увериные в его правакаторских замыслах, пастановили: разстрелять!
Сержант госбезопасности С. Еремейко
Разсмотрели — разстреляли. Это лучше?
Припомнилась и крайность иного рода: лет десять назад, когда Пакуро еще работал в МУРе, в отдел пришло агентурное сообщение о готовящемся ограблении церкви — один из жуликов решил украсть ценную икону. День и час ограбления, а также личность мерзавца, загодя были установлены.
О готовящемся преступлении волей-неволей пришлось поставить в известность батюшку.
Выслушав сыщиков, священник сказал: