НЛО из Грачёвки
Шрифт:
– Доказательства? – подал голос Кирилл.
– Доказательства есть. – Гракович взял со стола график дежурства сотрудников лаборатории в «резиденции», в полном молчании открыл записную книжку на странице, где вел учет всем внезапно возникшим увлечениям своих товарищей… Выходило, что все неожиданные увлечения овладевали сотрудниками вскоре после того, как они провели какое-то время под «сушилкой».
Более всех, как и следовало ожидать, это сообщение потрясло Сеню. Он даже заикаться начал.
– Т-так, зн-начит, и это?.. – Он с грохотом выдвинул ящик своего стола и извлек огромный медицинский атлас.
– Когда
– Д-двадцать пятого, после д-дежурства. Н-но ведь мне же самому интересно! – пытался сопротивляться Сеня. – Вот, даже словарь купил латинско-русский.
– Занятно, но малоубедительно, – заговорил Игорь. – Во-первых, мы последние месяцы из-под «сушилки» не вылазим. А во-вторых, хочу обратить ваше внимание на то, что все наши «хобби» в той или иной мере дополняют каждого из нас. Почему бы все происходящее с нами не рассматривать так: увеличилась нагрузка, и психика – достаточно чуткая, кстати, вещь – потребовала гармонизировать личность?
– Ну что же, пусть так, – спокойно продолжал Гракович. – Факт второй. Помните случай с историком?
Об этом можно было не спрашивать.
Недели три назад директор института – учитель Волкова академик Савельев – попросил Константина Тимофеевича показать Агафона своему старому другу, профессору истории Ащеулову. Профессор провел в «резиденции» пару часов, посидел под «сушилкой», задал массу вопросов и ушел чрезвычайно довольный. А еще через неделю разразился скандал.
Во время одной из лекций по античной истории профессор Ащеулов прервал свое выступление, долго стоял у окна, глядя на приземистые пятиэтажки городка, потом решительно повернулся к аудитории и… произнес страстную речь о перспективах палеонтологических исследований. Даже судя по лаконичным строчкам конспективных записей студентов истфака, это была великолепная речь, достойная того, чтобы быть включенной в учебники по палеонтологии. Затем, совершенно распалясь, Ащеулов перешел к частным дисциплинам, пропел оду голосеменным, почти перейдя на латынь, и закончил свое выступление в гробовом молчании ошалевшей аудитории. В тот же день он написал заявление об уходе из университета и сообщил, что завербовался в экспедицию палеоботаников, едущих в Приморье.
Савельев застал его перед отъездом, пытался отговорить.
– Да что ты, старина! – сияя, ответил ему Ащеулов. – Ты понимаешь, я же себя нашел. Честно говоря, с детства мечтал, наконец решился. Ты можешь представить себе, какие перспективы у этой экспедиции? Там такие обнажения! – И уже не владея собой, стал чертить на крышке чемодана аллювиальный и делювиальный слои традиционного плана и те, которые ему предстоит увидеть.
Об этой истории Гракович и напомнил коллегам.
– Я почти уверен, что это Агафон разбудил в Ащеулове дремавший интерес к палеоботанике, – сказал он.
– А что же это мы не уходим, скажем, в космонавты? – спросил Кирилл. – Уж если исходить из этой гипотезы, то все мы должны были податься в разные стороны.
– Ну ты, положим, уже подался. Если не в космонавты, так в акванавты, – возразил Игорь.
– Ва-ква… чего? – переспросил Кирилл, но вопрос его потонул в общем хохоте.
– Что касается меня, то я занимаюсь именно тем делом, к которому стремился всю жизнь. Вы, насколько я знаю, тоже. Видимо, Агафон понял это. А может быть, Ащеулов оказался более восприимчив к влиянию Агафона. Как знать… – сказал Гракович.
– Правильно! – поддержал его Игорь. – Он же безнадежно лысый! А поскольку основу телепатии, по моему глубоко продуманному мнению, составляют электромагнитные поля, то им трудно проникнуть через электростатический экран волос… У Ащеулова же никакого статического электричества нет! Вот его и проняло.
– Кстати, гипотеза Игоря, не та, конечно, которая про лысину… – снова заговорил Гракович, – позволяет, мне кажется, объяснить причины аварии Филимона.
– Но ведь комиссия в отчете указала причину… – удивился Сеня.
– Вывод комиссии – фантастика, – холодно возразил Гракович. – И вы это знаете не хуже меня. Слишком велика цепь случайностей.
– А вот если оставить за Филимоном право… – Гракович замялся, – мыслить… а, следовательно, право на поступок, тогда все становится на свои места. Представьте себе хоть на миг мыслящее существо, у которого нет органов чувств. Себя на месте такого существа… Можно утверждать, что вашей навязчивой мечтой станет желание обрести глаза, уши, руки. Во время попытки создать их погиб Филимон, а Агафону она удалась…
– Ну, ты, старик, даешь! – захохотал Кирилл, обхватив голову. – Можно признать, что мышление – это смена картинок в калейдоскопе, можно согласиться, что не важен материал, из которого изготовлены цветные стеклышки, важен лишь узор, но…
– Что но?.. – спросил Гракович.
– И мне непонятно, – включился в разговор Сеня. – Вот, например, я, ведь это – я! А он?.. У меня вот руки, ноги, голова… А у него? И вообще… У меня жена, дети… В конце концов, я – гражданин. А он – кто он?
– Я давно тебе предлагал, Сеня, включи его в профсоюзный список нашей лаборатории, – посоветовал Игорь.
– А ты бы помолчал, полиглот! – огрызнулся Сеня. – Тебя вообще на работе нет. Ты в ночную смену сегодня.
В лаборатории воцарилась тишина, нарушаемая лишь скрипом шефского стула: Волков качался.
– Ну, что, – подвел он итог. – Нет больше идей? Небогато… Если вдобавок учесть, что вы все дружно ушли от ответа на вопрос о сердечных ритмах. Но основной вывод напрашивается сам собой: причина неполадок связана непосредственно с установкой. В вашем предположении, Владимир Александрович, пожалуй, есть рациональное зерно. Не исключено, что Агафон оказывает влияние на психику людей. Новые, пока не исследованные излучения… Интересная идея, и заняться ей нужно плотнее. Но чтобы это влияние дошло до конкретных, направленных форм… Не думаю. А вот на то, что мы столкнулись с неизвестными свойствами плазмы, нарушающими работу машины, очень и очень похоже. – Волков встал. – Подкорку загрузили? Станем ждать вещих снов? А теперь главное: наши действия. Какие будут предложения?
– Чего тут думать?! – внезапно закричал Кирилл так, что Сеня, примостившийся на потенциометре, чуть не упал. – Чего думать-то? Он же второй месяц нас за нос водит! (Волков с неудовольствием заметил, что теперь и Кирилл говорит об Агафоне, как о живом существе.) Когда он перестал решать задачи? Это же в июле еще было. – Голос у Кирилла сел и он едва слышно закончил: – Кончать это дело надо. Гракович говорит, что у него руки есть, так вязать их! Коли не знаем, что он ими делает. Ставить компенсаторы и дело с концом!