Но я люблю сечас, а в прошлом не хочу, а в будущем – не знаю
Шрифт:
– О боже! – вырвалось у меня.
– Да, да. С Понтием Пилатом, – продолжал Корецки, довольный произведенным на меня эффектом. – Как известно последнего отозвали из Иудеи в 36 году. На протяжении нескольких лет они были довольно близкими друзьями. О чем они говорили, что рассказывал Херее Пилат, можно только догадываться.
Но вот еще кое-что я тебе процитирую. А ты потом подумай, – сказал Корецки, раскрыв свой еженедельник. При этом я заметила, что тот почти весь исписан мелким почерком. – Итак,… вот что пишет Иосиф Флавий о том, что предшествовало убийству императора: «И вот, когда эти три человека сошлись вместе, они поздоровались, причем по обыкновению, как и раньше, предоставили Минуциану первенство за его высокий сан, за то, что он был одним из выдающихся граждан и пользовался общей популярностью; так они поступали и раньше, особенно когда Минуциану приходилось говорить. Теперь Минуциан ласково спросил Херею, какой пароль назначил ему император на этот день. Тот отвечал: «Я благодарен тебе, что ты окончательно и всецело разбудил меня
«Когда Клавдий прибыл во дворец, он собрал приближенных и предложил им решить участь Хереи. Хотя те и признали в поступке последнего много благородства, однако вместе с этим они обвиняли его также в известном вероломстве по отношению к Калигуле, поэтому решили подвергнуть его смертной казни, как пример на будущее время. Таким образом, Херея был поведен на казнь и вместе с ним Луп и еще целый ряд римлян. Говорят, что Херея мужественно отнесся к постигшему его несчастью и не только не изменился при этом в лице, но и осыпал упреками разрыдавшегося Лупа. Когда же последний снял одежду и стал жаловаться на холод, Херея заметил ему, что холод ведь привычен волку. Масса народа шла за осужденными, чтобы присутствовать при казни. Когда они пришли к месту казни, Херея спросил солдата, который должен был исполнить обязанность палача, ловко ли он делает свое дело или же ему впервые приходится действовать мечом. Затем он попросил принести меч, которым он сам убил Гая. Его друзья исполнили просьбу». Ну, и не удержусь прочитать дальше. Так, для полноты сказанного.
«Херея умер, не дрогнув, под первым же ударом меча. Луп, вследствие своего отчаяния, не так счастливо окончил жизнь свою; ему пришлось нанести повторный удар, так как он недостаточно спокойно подставил свою голову.
Несколько дней спустя наступил праздник поминовения усопших, когда римский народ приносит жертвы в память своих покойников. Тогда же римляне почтили и память Херея, бросив в честь него лепешки в огонь и умоляя его быть милостивым к ним и не воздавать злом на народную неблагодарность.
Таков был конец Хереи. Сабин же, которому Клавдий не только простил его вину, но которого он даже утвердил в его прежней должности, счел бесчестным отречься таким образом от прежних своих товарищей по заговору и сам покончил с собой, бросившись на меч, который вонзился в его тело вплоть до самой рукоятки».
– Очень интересно! То есть ты намекаешь, что меч Хереи был каким-то особенным? – предположила я.
– Ого! Роберта, мне нравиться иметь с тобой дело! Ты чертовски догадлива! – воскликнул Виктор.
– Значит все-таки меч?!
– …почти… – покивал головой Корецки, но при этом я поняла, что всего он мне пока не скажет. Что-то существовало еще такое, о чем мне было знать рано. Но тот факт, что Корецки постепенно стал приоткрывать передо мной свою тайну, радовал меня несказанно.
Глава 5
– Хочешь вина? – его голос был усталый и сонный.
– Не знаю. Наверное,… да, немного, – прошептала я. Виктор встал и подошел к маленькому круглому столику, на котором с вечера стояла початая бутылка и бокалы. Он налил вина в мой бокал и поставил бутылку обратно. В свой бокал он ничего не налил. Потом он посмотрел на меня и улыбнулся.
– А ты все-таки очень красивая.
– Правда? – мне были приятны эти простые слова. – Мне об этом редко говорили.
– Почему?! – удивился Корецки.
– Ну, во-первых, потому что у меня мало было мужчин. Во-вторых, я не хотела это слышать, и они молчали.
– Ерунда какая-то! Если ты общаешься с красивой женщиной, то почему ты не говоришь ей об этом?!
– Они боялись меня. Я же всегда считалась гордой и неприступной, – мне захотелось потянуться, и я потянулась, при этом тонкое одеяло стянулось и Виктору представилось мое тело. Оно не имело лишнего веса, и было спортивно упругим. Я не стеснялась того, как выгляжу. Где-то в душе я даже понимала, что потягиваюсь специально для того, чтобы он мог лучше рассмотреть меня.
Он вернулся ко мне и протянул бокал с вином. Я отпила глоток и поставила его на прикроватную тумбочку. Потом притянула к себе сидящего рядом мужчину и поцеловала его в губы.
– Твои губы имеют вкус запретной любви, они сводят меня с ума, – он поддался моим ласкам, положив голову мне на колени.
Я стала гладить его волосы, иногда целовать в лоб и шею. Он от наслаждения закрыл глаза и расслабился. Вот в такие моменты мужчины и становятся слабыми и уязвимыми. И если бы я хотела с ним расправиться, то лучшего момента и не придумаешь. Но я не хотела ему ничего плохого. Я просто испытывала к нему очень нежные чувства. Постепенно он становился близким мне человеком. Странно, но прошло всего несколько дней, а он уже был «моим». Моим… моим ли? И что значит моим? Разве человек может быть чьим-то? А вещь, она может быть чьей-то? Ну, вот, к примеру, туфли, те, что стоят возле кресла, они чьи? Мои? Да. Я их ношу. Я их покупала. Да, они мои. А человек? Он же не вещь, его не покупают! Э, нет! Его тоже иногда покупают! Пусть не всегда за деньги. Иногда за должность, иногда за перспективу безбедной жизни. А впрочем, в конечном итоге все равно за деньги! Пусть не наличными, но за деньги. В таком случае человек может быть чьим-то?! Когда его покупают, то он продается! И делает он это сознательно! Тогда он становится вещью и может быть чьим-то! Хм… Какие рассуждения и в какой момент! Но вот Виктор, он мне не продавался, я его не покупала. Но почему он может быть моим? Только по любви человек, не купленный становится чьим-то. Наверное. А если любовь проходит, то он освобождается от бремени собственности? Да. И он уходит. Оставляет ту, что его еще любит и уходит. Но теперь она становиться, а вернее остается его собственностью. И она призывает его не бросать свои вещи. Фу ты черт! Куда меня понесло…
– Ты о чем задумалась? – Виктор посмотрел на меня вниательно.
– Да, так. В общем, не о чем…
– И все-таки ты о чем-то задумалась. У тебя отрешенный взгляд.
– Думаю о наших отношениях. Мы совсем не знаем друг друга, но уже оказались в одной кровати.
– Если ты о скоротечности, то я с тобой согласен. Со мной такое впервые. Я очень долго схожусь с людьми. А с тобой это произошло молниеносно. Как только я увидел тебя тогда, в первый раз, мне сразу же очень захотелось быть ближе к тебе. И поверь дело не только в твоей красоте. В тебе есть еще и внутренняя красота! Она притягивает меня. Знаешь, всякие экстрасенсы, маги и тому подобные субъекты сказали бы, что ты светлый человек. У тебя аура светлая и добрая. Это как белая и черная магия. Одна добрая и поэтому белая, а другая злая – черная. А ты белая и светлая! И это так! Ты излучаешь чистоту и любовь. С тобой хочется быть рядом, потому что перестаешь бороться с миром. Расслабляешься и умиротворяешься. Ты как ангел-хранитель!
– Хм… Спасибо. Но не знаю можно ли считать твои слова комплиментом. Хотела ли я быть такой, как ты меня видишь? Пока не знаю. Скорее я просто не такая. Я обычная!
– Обычная!? О, нет, только не обычная! – он приподнял голову и его глаза сверкнули. Потом, вернувшись в прежнее положение, после минутного молчания сказал. – У тебя много было поклонников?
– Увы, нет. Наверное, меня всегда считали гордячкой и поэтому не хотели связываться.
– Дураки!
– Наверное… Но я не жалею об этом. Физической близости мне было достаточно. Вернее, обычного секса. Физическая близость – это что-то из области любви. А любви у меня, увы, не случалось.
– Неужели не было счастливчика?!
– Нет.
– О!
– Ну, а у тебя как обстоят дела? Сколько было покорено женщин тобой?
Он поднялся с моих коленей и сел возле меня, подложив под спину пару подушек.
– Ты будешь еще вино? – спросил Виктор.
– Нет.
– Тогда дай свой бокал, – я протянула руку, взяла вино и передала его Виктору.
– Я тоже не могу похвастаться большим количеством влюбленных в меня, – разделяя каждое слово в предложении, медленно и задумчиво сказал он, сделав до этого большой глоток вина. – Хотя надо признаться, что сейчас я жалею об этом. Лет двадцать назад казалось, что все еще впереди, вся жизнь впереди. И не надо размениваться на пустяки. Обычные заблуждения молодости! Кажется, что времени много и в жизни ты все успеешь. Но вот пролетели годы, и как стремительно пролетели, а «крупного», чего-то стоящего так и не увидел. Я иногда задумываюсь о прошлом и настоящем. Видимо годы берут свое. И сегодня я уже понимаю, что впереди будет уже не так много, а вот позади остались большая часть и все самое хорошее! Думаешь, кусаешь локти. Иногда у меня возникает такое сравнение. Моя жизнь похожа на труд садовода, который выращивает, скажем, клубнику. Весной он ее пропалывает, поливает, накрывает от холода, заморозков. Но вот появляются первые плоды. Ягодки небольшие и еще не совсем зрелые. Он думает, что надо подождать. Пусть дозреют эти и появятся новые. Более крупные и сладкие. Ждет день, другой. За это время вырастают новые и крупнее первых и красивее, а он все ждет и надеется на что-то намного грандиознее, чем видит. Наконец он примечает три ягодки, которые готов съесть, но решает прийти за ними на следующий день. И вот как-то утром он приходит на грядку и видит, что клубники той, что он ждал, и нет! Одну надкусали птицы, другая перезрела и загнила, третья вообще куда-то исчезла! А потом и вовсе случилась какая-то напасть и вся клубника погибла. Стоит он перед своей грядкой и думает. Дурак, я дурак! Зачем ждал, почему не сорвал эти ягодки сразу?! И остается ему только вспоминать, какие они все-таки были красивыми, да гадать какими бы они были сладкими.