Ночь человека
Шрифт:
Потом мы долго говорили о всяких разностях, Джованни хвастался новым сварочным полуавтоматом. Он не успокоился до тех пор, пока у меня не стали получаться очень аккуратные швы. Потом я варил ему этим прибором какое-то крыло, потом, когда все было выпито и кончилось все вкусное, что дала на работу Джованни его жена, я откланялся и на прощание мы опять обнялись. Джованни почему-то опять просил меня победить всех, показать этим и не бояться тех. Что-то он очень расчувствовался…
Гонки! Это не только быстрое передвижение по указанному маршруту, это ещё и все остальное, к нему прилагаемое, составляющее девяносто процентов всего действа.
По традиции на гонки собираются все. По той же традиции все мужчины, не пилотирующие болиды и не являющиеся секундантами и техниками, должны быть одеты во фраки и цилиндры. Дамы, естественно все, должны быть одеты — ах как! Хотя, в отличие от британских ипподромных традиций, могли обходиться без безумных шляпок. Ну, так сложилось…
Худощавый Карански был заметен в толпе издалека, благодаря светло-серому фраку и шелковому цилиндру таких же тонов. Босс выделялся не только изысканностью одежды, но и неуловимым умением носить ее, что дается не всем. Карански обходил строй в пятнадцать болидов. Впрочем, их число не менялось из года в год. У моего он остановился дольше обычного.
– Ну что, Фарбер, как всегда первый будешь? — пожимая ритуально мне руку, спросил Карански.
– Да, сложно сказать… Столько молодежи, через нее не пробиться, — поскромничал я.
– Ну-ну, не надо прибедняться. Куда им до тебя? Всякий успех достигается годами практики, тренировок и самоотверженного труда! Ты сам это знаешь! Я верю в тебя! — Чего это Карански понесло на плакатную лексику?
– Ну, не всегда так. Можно и Оскара получить на первой роли в кино, — зря я это ляпнул. Ну, кто меня тянул за язык?
Карански как будто стукнуло током.
– Я говорил тебе, Фарбер, не лезь не в свое. Зря ты копал. Ой, зря. Мне искренне жаль, — дальше обходить строй болидов он не стал.
Через мгновение в наушниках шлема опять зазвучал его голос:
– Фарбер, я открою тебе один секрет. Женщины, если они работают в Службе постоянно, в случае беременности высылаются в слип-моду. Навсегда.
Сука.
Несмотря на торжество, греющее меня изнутри, было противно.
– Фарбер! Я здесь! — Услыхал я наконец голос, который для меня был важнее всех побед во всех гонках.
Ух ты!! Вера выглядела потрясающе! Невероятной ткани платье спадало тяжелыми складками с плеч. Казалось, что это просто поток расплавленного серебра струился от её огненных волос. Впервые она воспользовалась косметикой. Странно. Я знаю её столько лет, а вот на тебе, только сейчас понимаю, что люблю самую прекрасную женщину в мире. Что мне мешало раньше? Где оно, мое раньше? Неужели я был так глуп все эти годы? Вера продиралась ко мне сквозь небольшую толпу, образовавшуюся, как обычно, вокруг болидов. В какой-то момент, я видел это, ее остановил Карански. Они перебросились парой слов, и на Веру почему-то это произвело сильное впечатление. Она что-то очень резко ответила Карански и, не оглядываясь, продолжила свое движение ко мне.
– Он что, тебе гадости говорил?
– Ну его, скотина он, — Вера была очень расстроена и возбуждена. — На фиг! Тоже мне, наместник неизвестно кого неизвестно где. Все! После гонки мы с ним вместе поговорим! Ты как? Готов?
– Как Гагарин и Титов! — забывая все, отрапортовал я. — Ты будешь болеть за меня?
– Ещё чего не хватало! — засмеялась Вера. — Ты и так их всех! Кто они, а кто ты?
– А кто я? — я включился в шутливый разговор.
– Ты — мой Фарбер. Ты лучше всех! Будь осторожен, — улыбнулась Вера под звон колокола, оповещающего минутную готовность, — и борись за свою победу. Борись за нас!
Я видел, как мой секундант, назначаемый жеребьевкой, ковыряется возле электрических разъемов стартера. Сквозь многослойную оболочку шлема я услыхал сокрушительный рев турбины. В зеркало заднего обзора было хорошо видно стратифицированный хвост раскаленных газов, вылетающих из чрева двигателя. В то же зеркало я успел разглядеть Веру. Она стояла рядом с Джованни и в ужасе прижимала ладони к щекам. Джованни что-то говорил Вере, подкрепляя слова отточенной жестикуляцией. Потом он взял ладонь Веры в свои руки и что-то вложил в неё. Но я уже заметил это краем глаза. Пронзительный зуммер в наушниках шлема дал старт гонке.
Глава 23
Кто хоть раз в жизни осмысленно участвовал в соревнованиях, знает это чувство. Задолго, порою очень задолго, предвкушение борьбы не дает спать ночью, заставляя ворочаться и усмирять сердцебиение. Любое прикосновение к тому, что имеет отношение к гонкам, также будоражит кровь. Ты в голове прокручиваешь каждый свой шаг в скором состязании, просчитываешь все опасности и опять волнуешься. Потом наступает этот день. И тут происходит что-то странное. Нет ни волнения, ни страха или неуверенности. Есть безразличие. Тогда проиграешь точно. Но иногда, как дар с небес, приходит кураж. Вот тогда нет для тебя ничего невозможного. А поймать кураж… Ну, в общем, профессионалы его ловят каждый по-своему, ну, а тот, кто так, попрыгать пришел — как повезет.
Сегодня с утра у меня было то самое безразличие. Но после разговора с Карански пришло оно — чувство победы. Скорой и неотвратимой. Я знал, мне равных сегодня не будет. А если будет — пусть попробуют.
Первый толчок в спину еще вне темпорального тоннеля приводит к тому, что от перегрузок темнеет в глазах. Но, если приготовился заранее, быстро возвращаешься на этот свет. Нет времени разбираться, кто впереди, кто сзади, потом расскажут. Представляю, что сейчас творится среди зрителей. Ради повышения азарта разрешено делать ставки вплоть до окончания первого круга. Естественно, болельщики гонку видеть не могут, но на гигантские мониторы, установленные по этому случаю, выводят изображение с камер, размещенных на каждом болиде. И общую расстановку на трассе.
Конечно, никто из пилотов не знает, что делают зрители. И вообще, ничего не знает, не соображает и не хочет. Только одно — вперед.
Впереди меня маячит чей-то фиолетовый хвост. Судя по тому, как он просто набирает скорость, он впервые в гонке. Стоит мне разогнаться также, поравняться с ним с большим ускорением — и темпоральный разрыв выбросит меня вперед, к следующему лидеру. Такие тут законы не ньютоновской механики и неландавшевцевой электродинамики. Эйнштейн тут, вообще, рядом не валялся. Просто, очень просто прохожу впереди несущегося. Только на минутку поменялся цвет вокруг. Вместо привычной гаммы — что-то иррациональное. Сам переход похож на давнюю метаморфозу из детского сна. Нечто белое, с мягкими обводами шляпки шампиньона, вдруг начинает подергиваться сеткой коричневых узоров, скукоживается и, разорвав видение, выносит в реальный мир.