Ночь, когда она умерла
Шрифт:
— Ты обещал приехать на выходные! — сообщила мне она с тенью недовольства в голосе.
— Разве сегодня не суббота?
— Нет, уже воскресенье. Посмотри на часы. Начало третьего.
— Я останусь на несколько дней. А, может, даже на пару недель. Смена обстановки мне не помешает.
Джессика застегнула куртку, я взял ее за руку, и мы пошли к машине.
— Ты похудел, — сказала мне она печально. — У тебя что-то случилось?
— Ну… — начал я.
Джессика махнула на меня рукой и, достав из кармана ключи, открыла дверь машины.
— Ну, — передразнила она. — Почему ты не можешь прямо ответить
— Нет, — ответил я. — То есть, да. Ровным счетом ничего хорошего. Хотя могло быть и хуже.
Пару минут мы сидели молча. Наконец, Джессика повернула ключ зажигания и посмотрела на меня.
— Ты расскажешь мне, что произошло? — спросила она.
И я рассказал. Я думал, что рассказ мой займет немногим больше часа, но какая-то неведомая сила не давала мне остановиться, и я рассказал Джессике все. Я говорил про Рене, про Беатрис, про Афродиту, про Изольду. Она не перебивала, не задавала вопросов — просто слушала. Я закончил свой рассказ уже тогда, когда мы приехали, поужинали и расположились на диване в моей гостиной. И только после того, как все было сказано, я подумал о том, что мне было нужно именно это. Сесть и рассказать все одному человеку, который не задавал бы лишних вопросов, а просто выслушал бы, может, даже, никак не отреагировав. Порой люди осознают природу своего нервного напряжения только после того, как выпускают его наружу.
Я чувствовал себя как ребенок, который увидел кошмарный сон, а потом поделился им с кем-то из взрослых, и теперь ему стало легче. Такой легкости я не ощущал никогда. Легкости — и пустоты. Это не была та пустота, которая возникала после того, как я убирал подальше неприятные мысли, забывшись в объятиях незнакомой женщины после пары затяжек опиума. Это была абсолютная, безграничная пустота, чистый лист, на котором можно было написать все, что угодно. Пока что мне не хотелось ничего писать — хотелось до конца насладиться его совершенной природой. Я не торопился. Это, пожалуй, было единственным, что я был готов взять с собой из… прошлой жизни?
Мы проснулись поздним утром. Точнее, проснулся я — Джессика до сих пор спала. Уже после того, как я уснул, она приняла душ и задремала, не одеваясь. Она закуталась в плед, но он не согрел ее от предрассветной прохлады, и она тесно прижалась ко мне. Я смотрел на нее и думал о том, что мне не хочется прикасаться к ней и не хочется будить, хотя, если бы мы проснулись вместе в те дни, когда только познакомились, я бы слишком долго не размышлял. Я вспоминал, как она выглядела в тот вечер на море, и все отчетливее понимал, что воспринимаю ту Джессику и эту как двух разных женщин. Не знаю, в ком было дело — во мне, в ней, или же причина заключалась в чем-то еще — но за эти несколько часов между нами что-то перевернулось. Перевернулось — и встало на свои места.
Джессика попыталась повернуться во сне, но, так как места на диване было мало, у нее это не получилось. Она недовольно вздохнула и, приоткрыв глаза, сонно посмотрела на меня. Я наклонился к ней и поцеловал в лоб.
— Доброе утро. — Она снова закрыла глаза. — Как насчет кофе?
— Отличная мысль. Я помню, что у тебя хорошо получается его готовить.
Джессика села, потянулась и стала собирать растрепавшиеся волосы в прическу.
— Как спалось? — спросила она.
— Замечательно. Правда, у меня затекла спина.
— Вчера я пыталась предложить тебе перебраться в спальню, но ты уже спал.
Она снова подняла на меня глаза и на секунду замерла, после чего продолжила заплетать волосы в косу.
— Что? — спросил я.
— Когда я проснулась, ты на меня так посмотрел… у тебя совсем другие глаза.
— В каком смысле?
— Когда мы впервые встретились — помнишь, когда я пришла к тебе в гости — у тебя были холодные глаза. Я тогда еще подумала — странно, ты улыбаешься, сопереживаешь, шутишь, а глаза у тебя все равно холодные-холодные, как лед. Мертвые. А теперь я посмотрела — и они совсем другие. Живые. Будто и не твои вовсе. И я могла бы свалить все на то, что мы давно не виделись, но вчера они у тебя были прежними, это я точно помню.
— Свалим все на ночное освещение?
В здании аэропорта было людно и шумно, и Джессика недовольно сморщила нос.
— Ненавижу толпу, — уведомила меня она. — Зачем мы сюда пришли? Это до сих пор секрет?
— Я ведь сказал, что хочу тебя кое с кем познакомить.
Она нетерпеливо потянула меня за руку.
— Так не честно! Я умру от любопытства!
Я бросил взгляд на наручные часы.
— Врачу нельзя говорить такие вещи. А если я начну делать тебе искусственное дыхание?
Джессика хитро прищурилась.
— Что это вы имеете в виду, доктор? — спросила она.
— Искусственное дыхание, разумеется, что же еще? — Увидев Ванессу, я помахал ей рукой. — Ты знаешь, что я окончил курсы по экстренной медицине с оценкой «отлично»?
— Еще бы. У тебя ведь было много пациентов, на которых ты мог практиковаться.
Ванесса подошла к нам и поставила на пол небольшую дорожную сумку. По случаю перелета на ней не было делового костюма и туфлей на высоком каблуке. Она ограничилась бледно-голубыми джинсами, легким свитером из серой шерсти и кроссовками. Несколько секунд они с Джессикой изучали друг друга, после чего Ванесса протянула ей руку.
— Здравствуйте, — сказала она.
— Здравствуйте, — ответила Джессика, пожимая ее пальцы. — Меня зовут Джессика Стокхард.
— А меня зовут Ванесса Портман. — Она помолчала, глядя собеседнице в глаза, добавила: — Я была любовницей вашей матери.
Джессика довольно долго молчала. Наконец, она осторожно убрала руку.
— Нет, — заговорила она. — Не любовницей.
Ванесса подняла бровь.
— Да? А кем же я была?
— Любимой женщиной.
Джессика обхватила колени руками и посмотрела в ночное небо.
— Как же тут здорово, — поделилась она со мной. — Похоже, я нашла свой маленький Рай. И тут так хорошо работается.
— Надеюсь, дойдет очередь и до вакханок.
Она расхохоталась.
— Вакханки! Я уж и думать про них забыла…
— Но тебе не удалось меня обмануть, так?
— Так. Но ты мог подыграть хотя бы для приличия.
Джессика принялась чертить босой ногой фигуры на песке.
— Мы с Ванессой долго разговаривали, — снова заговорила она.
— Она тебе понравилась?