Ночь поцелуев

Джеймс Элоиза

Как только дверь за тетушкой закрылась, Гейбриел бегом бросился вверх по лестнице.

Он отсутствовал почти два часа. За это время Кейт, наверное, по сто раз рассмотрела каждую картинку.

Глава 32

Оставшись в одиночестве, Кейт открыла непристойную книгу, равнодушно пролистала, убедилась, что изображенные Аретино мужчины не идут ни в какое сравнение с Гейбриелом, и снова закрыла. Рассматривать гравюры, изображающие интимные встречи мужчины и женщины в постели, на стуле

или где-то еще, не было ни малейшего желания.

Перед глазами до сих пор стоял обнаженный Гейбриел, а все остальное казалось пустым и лишенным интереса.

Она отложила книгу и подошла к большому столу возле окна. Гейбриел забыл показать кувшин, в котором хранились детские игрушки, но скорее всего педантично рассортированные черепки относились именно к этой важной находке. Справа лежал лист бумаги, где прекрасным почерком были записаны наблюдения, предположения и выводы относительно археологического объекта.

Но этим содержимое стола не ограничивалось. Был здесь, например, еще один веер. Этот оказался более древним: в нескольких местах тонкая бумага отошла от каркаса.

Обнаружилась также небольшая книжка под названием «Самые странные приключения из всех случившихся в прошлом и настоящем», а потом и горка медных монет, грубо отчеканенных и, очевидно, очень старых. Таблица с расчетом движения семи планет соседствовала с небольшой колбой, этикетка на которой гласила: «Diacatolicon Aureum». Кейт вытащила пробку, понюхала, но состав содержимого определить не смогла.

Наконец она взяла зачитанный журнал под названием «Ионийские древности», вернулась в бархатное кресло и для начала бегло пролистала, а после двадцатиминутного изучения сложной статьи под названием «Античные здания в Риме» переселилась на кровать. Легла и приказала себе проснуться в тот самый момент, когда на каменных ступенях послышатся шаги Гейбриела, в крайнем случае — как только откроется дверь. Тогда можно будет вовремя встать, и он не успеет подумать, что она приглашает присоединиться.

Но когда Гейбриел наконец вернулся в комнату, Кейт лежала посреди кровати, свернувшись калачиком словно котенок. Парик съехал на бок, и на лицо упали длинные яркие пряди ее собственных волос. Туфли она сняла, но в остальном была одета точно так же, как и до его ухода.

Выглядела она потрясающе красивой. Кожа отливала медом, в то время как кожа Татьяны заставляла вспомнить о цветущей яблоне. Пухлые щеки княжны украшали очаровательные ямочки, а лицо Кейт можно было смело назвать худым. Пухлые розовые губки Татьяны то и дело раздвигались в улыбке, а губы Кейт казались рубиново-красными, как будто она кусала их во сне.

С тихим стоном Гейбриел отвернулся.

Оставалась одна ночь. Одна-единственная ночь.

Он отошел в отгороженную портьерой часть комнаты, открыл расположенную на уровне пояса небольшую деревянную дверь и дернул шнур звонка, соединявшего с кухней.

Не прошло и минуты, как послышался скрежет: заработал подъемник. Гейбриел дождался, пока механизм остановится, снял с крючка ведро с горячей водой и опрокинул в ванну, после чего отправил ведро обратно в кухню.

Выливая следующую порцию, он немного обрызгался и подумал, что не имеет права показаться гостям мокрым: предстояло вернуться в зал к началу танцев.

Быстро и аккуратно, со свойственной ему педантичностью, принц снял камзол, жилет, рубашку и бережно повесил одежду на стул.

Несколько минут хлопот — и хозяин окинул укромный уголок удовлетворенным взглядом. Повсюду горели свечи, а неподалеку от ванны — только руку протянуть — манил золотым сиянием бокал вина.

С полотенцем на руке Гейбриел вернулся к кровати и осторожно сел рядом с Кейт. Сейчас ее прекрасное лицо казалось безмятежным, а на губах застыла тень улыбки, словно тревожные видения уступили место приятным мечтам.

Он бережно вытащил из волос шпильку. Кейт не шевельнулась. Вынул еще одну и еще — скоро в руке оказались все, которые удалось увидеть. Потянул парик — никакой реакции.

Но вот ресницы затрепетали, и Гейбриел решил, что гостья просыпается, однако она всего лишь вздохнула и перевернулась на другой бок — к нему спиной.

На самом же деле Кейт старалась дышать ровно и притворялась спящей, а в это время лихорадочно искала выход из крайне сомнительного положения. Сквозь ресницы ей удалось рассмотреть голую грудь Гейбриела — совсем близко.

Томительное желание приказывало немедленно открыть глаза и броситься в объятия, запустить пальцы в густые волосы, провести ладонями по плечам, по спине. В висках стучал непобедимый жар.

Но другая, осторожная часть натуры удерживала ее на месте и заставляла притворяться спящей. Да, ей было страшно, хотя принц прикасался нежно и осторожно вынимал из волос шпильки, как будто боялся разбудить.

Он сидел рядом в неярком мерцающем свете — почти обнаженный и прекрасный как бог.

Слишком красивый, слишком добрый, слишком благородный. С внезапной болью Кейт осознала, чего именно опасалась: а вдруг жизнь без этого человека окажется тусклой, пресной и ненужной? Что, если в нем сосредоточилось все возможное счастье, а без него останется лишь одно: вернуться к Марианне и прежнему жалкому существованию?

— Кейт, — послышался шепот, и она почувствовала, как горячие губы прикасаются к ее шее, медленно подбираются к уху… — Пора купаться. Горячая ванна готова.

— А? Привет, — глупо отозвалась она, но так и не повернулась. Гейбриел все-таки справился с париком и теперь бережно гладил ее по волосам. Ласка оказалась легкой и нежной, так что шевелиться не хотелось — достаточно было просто лежать в полудреме и ощущать невесомые движения пальцев.

Когда же наконец стало ясно, что происходит на самом деле, было уже поздно: ловкие руки расстегнули пуговицы на ее платье. Кейт быстро села.

— Гейбриел, — строго произнесла она и прищурилась.

— Но ведь ты обещала позволить целовать тебя везде, где мне захочется.

— Неправда, я этого не говорила! Почему ты раздет?

— Не совсем. Как видишь, на мне бриджи.

— Я не стану!.. — запротестовала Кейт, но в этот самый момент Гейбриел склонился и прижался губами к ее губам. И все-таки даже сейчас она продолжала говорить, хотя слова получались смешными и непонятными.

— Я хочу целовать тебя всю ночь, — прошептал Гейбриел.