Ночь последнего дня
Шрифт:
«Мерседес» притормозил, а потом плавно остановился возле нас, без всякого нашего к тому стремления. Дверца со стороны пассажира распахнулась, а мы с Машкой переглянулись, после чего решили сесть. Мужчина был один, что, собственно, и подвигло нас на подобное действие. На вид ему было лет тридцать пять, и он, как и мы, не тяготел к знакомствам. По крайней мере, никаких попыток познакомиться не предпринимал. Спросил, куда мы едем, и, услышав ответ, удовлетворенно кивнул, а я успокоилась, решив, что мужчина просто хороший человек и не прочь
Если бы я тогда знала, какую гнусную шутку выкинет судьба и в чьей машине мы тогда оказались… Но знать этого я, разумеется, не могла, смотрела в окно и время от времени пожимала Машкину руку. Машка продолжала нервно вздрагивать. Наверное, мужчина заметил наше волнение, поглядывал в зеркало, а потом все-таки спросил:
— С дачи возвращаетесь?
— От друзей, — туманно ответила я.
— Из Демихова?
Я не знала ни одной деревни в округе и согласно кивнула.
— И у кого вы там были в гостях? — В вопросе не было подвоха, мужчина просто проявил любопытство.
— Мы, собственно, не из самого Демихова.
Тут мужчина взглянул в зеркало и поспешил прижаться к обочине, давая дорогу двум пожарным машинам.
— Где-то пожар, — сказал задумчиво. — Дым был виден над лесом. Кажется, в Сосновке горело.
Не успела я порадоваться, что он потерял интерес к тому, где мы гостили, как Машка вдруг выпалила:
— Это одинокий дом сгорел, в лесу, что напротив села.
Я до боли сжала ее пальцы, она испуганно замолчала, а мужчина повернулся, сказал неопределенно: «Да?» — и тоже замолчал.
С какой такой радости Машка вдруг заговорила, она и сама объяснить не могла. Я думаю, это и было то, что принято называть судьбой. Стечение обстоятельств. Вроде бы малозначащие совпадения, которые приводят человека к краху всей его жизни. Мы могли уйти от одинокого дома на берегу чуть раньше и не стали бы свидетелями убийства, мы могли чуть позже выйти на дорогу и не встретить мужчину с проницательными глазами, смуглым красивым лицом и неторопливой манерой произносить слова… Уже потом, увидев портрет в газете, я поняла, на кого угораздило нас тогда нарваться и как Ник, в результате все тех же незначительных совпадений, смог легко найти нас, собирая по зернышку сведения, как птаха божья: словечко здесь, словечко там, и вот разрозненные факты уже складываются в картинку, на которой как будто стрелка с надписью: «Они там».
— Высадите нас возле главпочтамта, — попросила я, когда мы въехали в город.
— Где вы живете? — поинтересовался он.
— На Сурикова, — ответила Машка, сказав зачем-то правду. И вновь судьба!
— Нам по дороге.
Он подвез нас к самому дому. Денег, разумеется, не взял. Мы поблагодарили и вошли в подъезд. Надо признать: возникло у меня в тот самый момент скверное, саднящее чувство, но я списала его на недавние события — а какому ж еще чувству быть, когда, можно сказать, на твоих глазах убили человека?
В ту ночь мы
— Выходит, о нас они не знают? — вслух подумала Машка.
— Может, и знают. Хотя, если повезло…
Прошло несколько дней. Нас никто не искал, и я понемногу успокоилась. Мысли мои вернулись к Пашке, то есть я о нем думать не переставала, но теперь во мне зрела убежденность, что его надо найти как можно скорее, и не только потому, что я очень хотела его видеть. Если он как-то связан с убитым, то дела его и впрямь скверные.
И мы с Машкой вновь отправились на поиски. Приставали с расспросами к знакомым, просили передать при случае Пашке, что мы вернулись. Люди кивали, чтобы от нас отделаться, и я не особо верила, что все это поможет мне его найти, но другого способа не знала.
В один из вечеров мы забрели в бар неподалеку от центра. Хозяин, мужчина лет пятидесяти, предпочитал сам стоять за стойкой. Когда-то Пашка любил бывать здесь. Завидев нас, Виктор Петрович, которого давние знакомые звали просто Петровичем, улыбнулся нам и дежурно спросил:
— Как успехи?
— Не очень. Люди говорят, что Пашка в городе, но я в это не верю. Если бы было так, он бы нашел возможность со мной встретиться. — Петрович пожал плечами. — Если он вдруг позвонит, — добавила я, глядя ему в глаза, — передайте, что я была в доме.
— В доме? — Он нахмурился, а я кивнула:
— Да. В доме. Он поймет.
Понять Пашка мог лишь в том случае, если был связан с убитым. Если не это обстоятельство, то хотя бы любопытство должно было его заставить позвонить мне.
Машка поглядывала на меня с сожалением, торопливо отводя взгляд, лишь только я поворачивалась к ней. Наверное, ей все чаще приходила в голову мысль, которая и меня не раз посещала: Пашка не хочет, чтобы его нашли, то есть вовсе не стремится к встрече со мной. То, что он упорно молчал все эти годы, тому подтверждение. Предположим, он не мог приехать или сообщить свой адрес из-за своих неприятностей, но пару писем отправить был вполне способен.
Не знаю, чего больше было в этих поисках, любви или ослиного упрямства, но каждый вечер все повторялось. В пятницу Машка вдруг сказала, когда мы шли из одного бара в другой:
— Он что-то выбросил.
— Кто? — не поняла я.
— Дядька, которого убили. Он что-то выбросил в кусты, помнишь? Он не хотел, чтобы эти типы нашли эту вещь. Я все думала, думала и решила: ее они и искали. Оттого и сожгли дом. Он им ее не отдал, а они были уверены, что вещь где-то здесь, при нем то есть. Вот и сожгли.