Ночь соблазна
Шрифт:
– Мои поцелуи не должны вас пугать, – сказал Эверод, отвел ее руку и прижал девушку к своей груди.
Она попыталась было освободиться, но очень скоро поняла, что Эверод только начинает свою игру с ней.
– А я и не говорила, что они меня пугают! – надменно ответила ему Маура.
Эверод увлек ее в глубину сада. Мальчишкой он играл в этом саду и сейчас легко бы мог найти дорогу в лунном свете.
– Еще как пугают, – дразнил он, вращая Мауру, пока у нее не закружилась голова. – Еще как! – Он поймал ее руку. – Я знаю вашу тайну, Маура Кигли. –
Маура не нашла слов, только отрицательно покачала головой.
Эверод проник под покров пелерины, наслаждаясь теплом и нежными изгибами женской фигуры, скрытой под накидкой.
– Вас пугают мои поцелуи, потому что вы желаете их больше всего на свете.
В ответ на это самоуверенное заявление Маура иронически фыркнула.
Продолжая одной рукой крепко прижимать ее к себе, Эверод другой рукой гладил ее по щеке. Чувствовалось, что Маура тянет время в надежде, что он потеряет бдительность и тогда она сможет убежать.
Эверод иной раз поддавался внезапным порывам, но он старательно оберегал то, что считал своим.
– Вы ведь сегодня хотели, чтобы я вас поцеловал. – И он приблизил свои губы к ее губам, дразня ее.
– Ничего подобного я не хотела. Вы бредите, лорд Эверод! – воскликнула Маура, стараясь оттолкнуть его и избежать этих манящих губ.
– Вы же в былое время называли меня по имени! Так, будто мы…
– Брат и сестра! – прошептала Маура, не сознавая того, что ее попытки увернуться воспламеняют его еще сильнее, чем прежняя покорность.
– Влюбленные. – И Эверод положил конец ее сопротивлению, снова горячо приникнув к ее устам. – Ну, назовите меня по имени! Хотя бы раз. Язык у вас не почернеет и не распухнет, если вы окажете мне такое снисхождение.
Двенадцать лет он никому не позволял такой вольности – называть его по имени. Таунсенд – такое имя носили предки его матери, и восходило это имя к XV веку. Все потомки этого славного рода, как и его мать, давно уже покинули этот свет. Когда-то Маура принадлежала к тем немногим, кто звал виконта по имени, а не по титулу. Но после изгнания из семьи он стал только Эверодом. И всякая любовница, рискнувшая назвать его по имени, горько пожалела бы о своем безрассудстве.
Так было до этого момента.
А теперь он хотел услышать свое имя из ее уст.
– Вы что же, забыли, как меня зовут?
Маура застыла в нерешительности.
– А если я назову вас по имени, вы позволите мне вернуться в дом?
Эверод ткнулся носом в ее щеку, чтобы она не увидела, каким торжеством вспыхнули его глаза. Она пыталась торговаться с ним, а ведь уже проиграла сражение! Эверод мог лишь умиляться ее простодушию.
– Даю слово! – торжественно произнес он, выпуская Мауру из объятий.
Уверовав, что ей удалось добиться своего, она отступила на шаг и восстановила между ними дистанцию.
– Ну хорошо. – И только тут она заметила, что Эверод увлек ее гораздо дальше от дома, нежели она полагала. –
Мауре предстояло еще многое о нем узнать.
Эверод не отступил. Извиняющимся тоном он произнес:
– Прости великодушно, но после стольких лет я ожидал большего.
– Большего? – в ее голосе прозвучала настороженность.
Он сделал неопределенный жест.
– Больше тепла. Больше страсти.
– Увы, мне недостает ни того, ни другого. – Маура попыталась обойти его сбоку. Он ленивым движением поймал ее за руку, притянул девушку к себе. Пока он не добьется своего, она не уйдет.
– Лжец! Негодяй! – Она негодовала, ибо считала, что он обманул ее. – Вы же обещали, что я буду вольна идти в дом, как только произнесу ваше имя.
– Я сдержу слово, – сказал виконт примирительно. – Со временем.
Он провел ее! Мауре хотелось пнуть что подвернется под ногу – так она была сердита. Слишком большое удовольствие получает Эверод, играя с ней, чтобы позволить ей ускользнуть так легко. Еще хуже то, что гордость подстегивала ее гнев и упрямство. Ей ведь не хотелось уходить от него. В доме Уоррингтонов ее ожидали долг и ответственность. А Эверод всегда олицетворял свободу и приключения. До тех пор пока они не встретились, Маура не осознавала в полной мере, как ей его не хватало. Когда они остались в саду наедине, она легко поверила, что эта ночь таит в себе какое-то волшебство. «Ну что за беда, если он меня поцелует украдкой раз-другой?» – так нашептывал ей внутренний голос, уговаривая ее не спешить. Взойдет солнце – и хрупкое перемирие между нею и Эверодом испарится, как утренняя роса; он вновь станет холодным и чужим человеком, который считает ее своим врагом, хотя сердце его противится таким рассуждениям.
– Ну что же вы, Маура? Сдаваться без боя – это так на вас не похоже, – сказал виконт, потихоньку оттесняя ее, пока она не натолкнулась на каменный забор, отгораживающий сад. – Если бы вы, скажем, назвали меня по имени и поцеловали нежно в губы, вот тогда я, наверное, позволил бы вам убежать и тепленькую постель.
– Вам хочется поиграть, милорд? – спросила она едко. Эверод рассмеялся, оценив ее чувство юмора.
– Да, радость моя. Почти все негодяи обожают безнравственные игры. Достанет ли вам смелости остаться и рискнуть своей добродетелью?
Какое-то темное неизведанное ощущение поднялось внизу ее живота. Маура задрожала.
– Только прикоснитесь ко мне, и я закричу, – предупредила она.
– Несомненно! – Он согласился слишком быстро, и ответ был подозрительно похож на обещание. – Так что же, милая Маура, поцелуете вы меня или хотите, чтобы я принудил вас к этому?
Она даже задохнулась от его наглости:
– Вы лишились всяких понятий о порядочности?
– Так и есть. – Эверод упер обе руки в стену, как бы заключая Мауру в клетку. – А вы, Маура Кигли, лишь оттягиваете неизбежное.