Ночь в гареме, или Тайна Золотых масок
Шрифт:
Но не образ Реции носился над ним, не он наполнял его душу, не он всюду преследовал его. Он был давно уже вытеснен из его сердца другими, более блестящими образами.
В то время как несчастная женщина приняла отчаянное решение умереть вместе со своим ребенком, сторож на железной дороге, Туссум, человек уже пожилой, вышел из своего маленького, стоящего близ рельсов домика, чтобы исполнить свою обязанность: перед приближением поезда осмотреть полотно железной дороги. Осмотр этот приходилось делать ему так часто, что мало-помалу он стал чисто механически обходить рельсы. Такие работы, часто повторяющиеся и которые, в сущности, вовсе нельзя назвать
В эту минуту шагах в пятидесяти ему показалась человеческая фигура. Туссум подумал, что ошибся, и хотел подойти поближе, но поезд с такой скоростью приближался к нему, что старик поневоле должен был отскочить от рельсов. Он побежал дальше, но не прошло и минуты, как с шумом мчавшийся локомотив догнал его. Тут он заметил, что какая-то женщина с ребенком бросилась на рельсы. Он закричал, но было уже слишком поздно. Шум поезда и рев локомотива заглушили его голос. Он хотел броситься к несчастным и оттащить их прочь с полотна – но было уже слишком поздно. Он сам бы неминуемо погиб, если бы в ту же минуту поспешил к Реции. Она уже бросилась на рельсы. Ужасная машина была совсем близко, для несчастной не было уже спасения.
Словно окаменев, Туссум не двигался с места. Глаза его были устремлены туда, где на рельсы бросилась Реция, он ясно видел еще ее белую одежду, резко выделявшуюся на темной земле, видел, как она еще раз простерла свою белую руку, как будто в последнюю минуту еще искала спасения и помощи, искала руки, которая бы вырвала ее и ребенка из когтей близкой смерти. Казалось, в последний момент ею овладело раскаяние. Но было уже поздно, все было кончено. Неподвижно стоял Туссум, угнетенный ужасным зрелищем, широко открыв глаза, пристально смотрел он на рельсы – фонарь выпал у него из рук. Поезд поравнялся с несчастными матерью и ребенком – вот он уже промчался через них… Они погибли…
Старый Туссум упал на колени, скрестил руки на груди и прошептал молитву. Такого ужаса он никогда еще не видывал. С отвращением, из крайности только поступил он сторожем на железную дорогу, эту дьявольскую машину, как называли ее сначала старые турки. Он и старая сестра его Харрем не имели больше никаких средств к жизни, а другого места он не нашел. Но в эту ужасную минуту, став свидетелем такого страшного происшествия, от которого все члены его тряслись, словно в лихорадке, он ощутил раскаяние, это было слишком ужасно! Он не смог спасти несчастную и ее невинное дитя!
Может быть, он даже подвергнется наказанию, сделав донесение о случившемся.
Поезд давным-давно уже умчался и, наверное, уже достиг отдаленного города, а Туссум все еще стоял на коленях на песке возле своего фонаря. Никто во всем поезде и не подозревал о случившемся. Один он, Туссум, знал это, один он был свидетелем ужасного происшествия. Но вот до ушей его долетел тихий крик ребенка. Туссум прислушался – он не ошибся, это был плач дитяти. Через минуту он стал громче. Туссум сейчас же подумал, что, может быть, бедный брошенный на рельсы ребенок избежал смерти, хотя и тяжело ранен. Собравшись с духом, он встал с колен, взял фонарь и по рельсам пошел к тому месту, где лежали Реция с сыном. Он думал найти изувеченный, окровавленный труп, но – удивительно! – хотя Реция и лежала словно мертвая между рельсами, так что вагоны наверняка прошли через нее и ребенка, но Аллах спас несчастных, первый удар лишил Рецию чувств, ребенок же остался невредим и громко плакал.
Туссум прежде всего осторожно отнес обоих с опасного места и положил на песок далеко от рельсов, так что теперь они были уже в безопасности, затем взял фонарь и по рельсам поспешил к своему довольно просторному сторожевому домику.
– Харрем! – крикнул он, толкнув ногой дверь, своей сестре, уже спавшей. – Харрем, поди-ка сюда! Случилось большое несчастье.
– Несчастье? – спросила сестра Туссума, она имела очень сострадательное сердце и прежде, когда еще была побогаче, охотно делилась всем, что имела, с каждым бедняком.
Туссум рассказал ей о несчастном приключении.
– Может быть, можно еще помочь им, – сказала Харрем. – Пойдем. Отведи меня туда.
– Ребенок жив, но женщина или девушка, кажется, погибла, – заметил Туссум, провожая сестру к тому месту, где лежала Реция с сыном. – Она не шевелится.
– О Аллах! – вскричала старая турчанка, набожно сложив руки, она была богобоязненна и добра.
– Клянусь нашим божественным пророком, это было зрелище, какого я век не забуду!
– Ты и теперь, Туссум, бледен, как мертвец…
– Я еще весь дрожу.
– Аллах велик, – сказала Харрем. – Если будет на то его святая воля, мы застанем в живых обоих.
– Мы отправим их в город.
– В город? Теперь, ночью, Туссум? Ни за что я не могу допустить этого. Их надо перенести в мою комнату.
– Но если она умерла?
– Вот они! Ты слышишь голос ребенка?
– Он кричит так жалобно! Бедная, несчастная женщина! – сказала сострадательная Харрем при виде бездыханной Реции, в отчаянии ломая руки. – Какую нужду и горе должна была испытать бедняжка, чтобы искать здесь смерти и бросить в ее страшные объятия невинного крошку. Мы с тобой, Туссум, бедны, но есть на свете люди еще беднее нас.
И добрая Харрем, в широком платье из светлой материи, с лицом, закрытым белым ячмаком, прежде всего подняла плачущего ребенка.
– Маленький мальчик! Возьми, подержи его, Туссум, он цел и невредим, – сказала она.
Старик довольно неловко взял ребенка на руки, тот испугался и закричал еще громче. Харрем наклонилась над Рецией и прежде всего сдернула покрывало с ее лица.
– Она еще так молода и прекрасна, но так бледна и безжизненна, словно мертвая. Вот посмотри, – говорила добрая старушка, в это место должна она была получить страшный удар, отсюда, через головную косынку, течет кровь.
– Ну что, она умерла? – спросил Туссум.
– Кажется, что так.
– Послушай, дышит ли она еще?
Харрем нагнулась к Реции, приложилась губами к устам безжизненной девушки, чтобы почувствовать, есть ли у нее еще дыхание.
Ребенок кричал так громко, так сильно, что Туссуму совсем нельзя было разговаривать с сестрой. Он отнес его в сторону и положил на песок, а сам вернулся оказать помощь Реции.
– Она еще дышит, но очень слабо, – крикнула ему Харрем.
Теперь ребенок был довольно далеко и крик его не мешал их разговору.