Ночь Ягуара

Грубер Майкл

7

Услышав этот звук, Йойо Кальдерон мгновенно вскочил на ноги в темноте, пошарил в письменном столе в поисках пистолета, одновременно пинком сбросив прикрывавшее его ноги одеяло. Звук застал его не в кровати – на ней он не спал уже несколько ночей. С тех пор как начались эти сны, Кальдерон проводил ночь на кожаной кушетке в рабочем кабинете. Он делал это потому, что не хотел мешать спать жене. Конечно, не то чтобы его так уж волновал ее покой, но она лезла с вопросами, а кроме того, имела обыкновение сплетничать, а круг общения у нее был весьма широкий. А ему вовсе не улыбалось, чтобы вся кубинская община принялась судачить о том, что X. К. Ф. Кальдерон сдвинулся и его одолевают какие-то ночные страхи.

Насколько он

мог определить, звуки – приглушенные удары, царапанье, словно кто-то раздирал дерево, и тихое, покашливающее рычание – доносились со стороны передней части дома. Он невольно покосился на телефон – может, вызвать полицию? Ну уж нет, не хватало только, чтобы копы толкались в его доме, задавали вопросы, лезли в его дела. Он накинул на себя легкий халат и, вооружившись пистолетом, вышел из комнаты, спустился в темноте по лестнице, остановился в прихожей и снова прислушался. Ночи стояли прохладные, кондиционеры в это время года не включали, и единственными постоянными звуками были тихое щелканье автоматики, доносившийся с улицы шум проезжавших автомобилей да неизменный шелест листвы тропических растений на ветру.

Йойо посмотрел на панель охранной сигнализации. Судя по мерцавшим зеленным огонькам, все было надежно заперто, и нигде не было никаких нарушений, но поскольку эти данные категорически не совпадали с его собственными ощущениями, он, тихо выругавшись, отключил сигнализацию и отпер входную дверь.

Перед входом расстилалась лужайка, дорожка вела через нее к мирной улице спокойного района Гэйблз. Выставив перед собой пистолет, он сделал шаг наружу и сразу увидел на дорожке какую-то черную кучку. Кальдерон наклонился взглянуть, что это еще за дерьмо, и на сей раз выругался вслух – оказалось, и правда дерьмо! Кучка фекалий животного, причем ему даже смутно показалось, что он знает какого. Конечно, Йойо не был специалистом по части кошачьего кала, ибо представители его социального слоя сами не вытряхивают лоточки за кошками, но у его дочки коты всегда были, и как выглядят кошачьи какашки, он все же представлял. Другое дело, что, судя по куче, нагадивший здесь котяра был по меньшей мере размером с человека.

Звук, донесшийся сзади, заставил его обернуться – пушка наготове, палец на спусковом крючке, – и в поле зрения одновременно оказались дубовая входная дверь, исцарапанная длинными, глубокими бороздами, и его дочь Виктория, стоявшая на пороге в розовой шелковой пижаме, с разинутым от удивления ртом. Кальдерон сунул пистолет в карман халата.

– В чем дело? – спросила она.

– Ничего. Иди спать.

Он направился к двери.

– Вот так «ничего»!Я слышала какие-то странные звуки. Поэтому и встала. А тут ты с пистолетом наизготовку.

– Говорю тебе, ничего не было, иначе я бы не стоял здесь, разговаривая с тобой, – ворчливо отозвался Кальдерон, присматриваясь к мягкой земле клумб, разбитых по обе стороны от дорожки. Ногой в ночной туфле он потрогал следы, оставленные гигантской кошкой, по крайней мере те, до которых мог дотянуться с дорожки.

– Что ты делаешь? – спросила Виктория.

– Ничего! Сколько раз я должен повторять одно и то же? Отправляйся в постель, иначе сюда спустится твоя мать, а мне только этого не хватало.

Он раздраженно махнул рукой, и, пожав плечами, она повернулась и ушла. Он последовал за ней в дом и с хмурым, недовольным видом, появлявшимся на его лице всякий раз при мысли о детях, снова включил систему сигнализации. Кальдерону не повезло с детьми. Хуан-младший, его старший сын, предпочитавший называть себя Джонни, отирался в Нью-Йорке, мечтал об артистической карьере, вел образ жизни как у настоящей звезды, правда, на отцовские денежки. Что же касается дочки, то ее выдали замуж прямо со студенческой скамьи, по сговору, как было принято у влиятельных кубинцев, за отпрыска одной из самых богатых кубинских семей в Майами. Оказалось, он сильно пил и имел (хотя это не обсуждалось в семье Кальдерон) особые пристрастия, а спустя всего три месяца после свадьбы так разогнал в пьяном виде свой «мерседес», что свалился в канал.

Виктория вернулась домой и теперь, скорее всего, останется здесь навсегда. К сожалению, она не красавица, но, по крайней мере, она не похожа на девиц, которых он видел в городе, кубинских девушек из хороших семей, носивших одежду, едва прикрывавшую тело, и вытворявших бог весть какие безумства. Сам он, сторонник традиций, уступил современности лишь в одном вопросе: разрешил ей работать в офисе одной из своих компаний, где она, надо признать, проявила великолепное чутье и хватку по части недвижимости и теперь практически возглавляла проект «Консуэлы» по освоению побережья. Кальдерон, конечно, радовался ее успехам, но при этом испытывал легкое раздражение, словно от зуда в таком месте, до которого не дотянуться, чтобы почесать. Все-таки бизнесом лучше бы заниматься парню, а не девушке.

Кальдерон вернулся в свой кабинет. Он беспокойно подремывал перед экраном гигантского телевизора, по которому показывали какой-то дурацкий фильм, пока в окна не просочился рассвет. Услышав, как зашевелились слуги, он позвал Кармелу, горничную, и велел ей убрать с дорожки всю эту гадость, а потом поднял с постели менеджера по строительству и заявил, что ночью какие-то хулиганы изрезали ему парадную дверь и ее нужно немедленно заменить. Несколько часов спустя, когда Кальдерон выходил из дома, бригада рабочих уже вовсю трудилась, меняя дверь. На вопрос, что делать со старой дверью, последовал ответ – сжечь.

Однако заменить и сжечь дверь было легче, чем выбросить все случившееся из головы, поэтому все утро он ловил себя на том, что отвлекается от текущей работы или не может на ней сосредоточиться. Дошло до того, что даже на совещаниях его возвращало к действительности лишь воцарявшееся за столом напряженное молчание, и он, встрепенувшись, видел растерянные, удивленные лица. Между тем отвлекаться он не имел права, ибо его империя поддерживалась перевернутой пирамидой сделок. Каждая последующая сделка была масштабнее предыдущей, но обеспечивалась теми, которые состоялись раньше. Конструкция эффективная, но неустойчивая, требовавшая постоянного контроля. И стоило в определенных кругах пройти слуху о том, что Йойо Кальдерон теряет этот контроль, что его курортный проект «прокис»… Нет, нечего забивать голову такой ерундой, это не случится, он…

А что «он»? Как у многих людей его поколения, профессии и культуры, у него не было настоящих друзей. Их заменяли деловые контакты и общение с нужными людьми, и, уж конечно, он не собирался обсуждать события прошлой ночи с Гарсой и Ибанесом. Его задача в том, чтобы решить любую проблему со сделками по лесу в Паксто, а больше им ничего знать и не полагалось. Как и всем прочим – жена служила для украшения, отец уже одряхлел, сын был никчемным, братьев у него не имелось, а о том, чтобы откровенничать со служащими, не могло быть и речи.

После ланча он провел совещание по курортному проекту с Гэри Ривасом, вице-президентом по продажам, Оскаром Клементе, его вице-президентом по финансовым вопросам, и некоторыми сотрудниками рангом пониже. И с дочерью. Почти на всех совещаниях последнего времени речь шла о поступлении наличных. Как любой большой проект, «Коаст», так называла его фирма, начал развиваться на основе инвестирования не собственных средств, а банковских кредитов, полученных под залог будущей недвижимости. Эти деньги пошли на первичное планирование, получение разрешений и согласований, составление проектно-сметной документации и, наконец, на строительство первой очереди жилых и инфраструктурных объектов курортной зоны – в данном случае коттеджей, яхт-клуба, поля для гольфа, причала для прогулочных катеров. Деньги от продажи этих объектов предполагалось инвестировать в строительство следующей очереди и так далее. Поступление чистой прибыли ожидалось после продажи семидесяти процентов запланированных сооружений, до тех же пор компания фактически представляла собой нечто эфемерное. Ничего необычного в этом не было, такова природа бизнеса, а бизнес – занятие не для слабонервных. За что Кальдерон и любил это занятие.