Ночевала тучка золотая...
Шрифт:
Курт Браун не заставил себя долго ждать. Вскоре он появился. Это был мужчина лет сорока пяти, крепкий и моложавый.
– Добрый день, фрейлейн Нонна, – сказал он с сильным акцентом. – Я был пять лет в плену у русских. Я немного не забыл говорить по-русски.
Нонне стало смешно оттого, что все, с кем бы ни встречалась она, начинали с этой фразы. «Крепко им дали сдачи», – с удовлетворением подумала она и кокетливо пригласила Курта пройти в гостиную.
– Найн. Битте… – Он спохватился и заговорил по-русски со снисходительной улыбкой
Живыми карими глазами он с явным удовольствием оглядел Нонну:
– Так нельзя. Туфли нельзя… Надо тепло. Ехать нужно в Нюрнберг.
Нонна удивилась этой неожиданной поездке, но послушно надела сапоги.
Курт немного манерно вел свой великолепный мерседес, то и дело выпуская руль из рук, всем корпусом поворачивался к Нонне и с улыбкой оглядывал ее оценивающим мужским взглядом.
У него было миловидное, чуть женственное лицо, широкое и румяное.
Он много говорил, с трудом, но и с явным удовольствием вспоминая русские слова.
Он рассказывал о том, как был в плену в небольшом городе вблизи Свердловска. Стояла суровая зима. Одежда пленных износилась. С едой было плохо. Но и у русских износилась одежда, им тоже нечего было есть.
Однажды что-то случилось с пекарней, и пленным два дня не привозили хлеб. Курт, измученный холодом и голодом, превозмогая слабость, работал на стройке. Мимо шла старуха с кошелкой. Она остановилась около пленных. Плачет о погибшем сыне, ругает немцев, а сама последний хлеб свой сует в руки Курта…
Слушая его, Нонна разволновалась. А Курт уже рассказывал о другом: он был еще мальчишкой, когда видел Гитлера. На стадионе Партайгелэнде в Нюрнберге фюрер принимал парад войск.
– Фрейлейн Нонна желает увидеть в Нюрнберге этот стадион?
Они сегодня же побывают там, а потом зайдут во Дворец юстиции, знаменитый Нюрнбергским процессом.
Нонне хотелось посмотреть все. Она даже дала согласие на машине без всяких виз и без разрешения тети Тани проскочить в Австрию, где у Курта была своя дача.
– А в Париж нельзя? – наивно спросила Нонна.
– Нельзя, – улыбнулся Курт.
К концу пути Нонне казалось, что Курта она знает давным-давно. Она смеялась над его произношением и нисколько не чувствовала разницу в возрасте. Курт казался ей до того простодушным, что она позволяла себе слегка подтрунивать над ним. И он на нее не обижался.
Внезапно на одной из шумных мюнхенских улиц машина затормозила и въехала во двор.
– Здесь наш магазин, – сказал Курт, с трудом протискиваясь между множеством маленьких автомобилей, наводнивших двор. – Это машины наших служащих, – сказал он, выключая мотор. И рассказал, что это и есть та самая беда, из-за которой ему и фрау Татьяне приходится строить новые дома для магазинов. В этом дворе служащим негде ставить свои машины, и они не хотят работать.
В дверях появилась тетя Таня, в коричневом костюме, с наброшенной на плечи коричневой шубкой. Издали она напоминала девочку: гладкие, коротко остриженные волосы, зачесанные на пробор, худенькая и очень подвижная. Веснушки, густо разбросанные по всему лицу и рукам ее, тоже казались трогательно-детской приметой.
– Нонночка! Курт! – жестикулируя, кричала она. – Я немного задержу вас.
Курт осторожно взял Нонну за локоть и повел в тот подъезд, в котором быстро исчезла тетя Таня.
Внизу этого дома расположены были книжные магазины с фешенебельными витринами и вывесками. Наверху, куда поднимались Курт и Нонна, находились канцелярии, машбюро, кабинеты тети Тани, Курта и консультантов.
Курт пояснил Нонне, что он занимается издательской деятельностью, а фрау Татьяна – книготорговлей и что их издательства и магазины есть в Италии и Португалии.
– О! Вы миллионеры, эксплуататоры! – со смехом, но и с порицанием воскликнула Нонна, останавливаясь и снизу вверх поглядывая на Курта глазами-фонариками.
– Миллионеры – да! – с достоинством ответил Курт. – Эксплуататоры – нет! Мы хорошо платим рабочим и служащим.
– Знаю я все это! – сказала Нонна. – Изучала политэкономию.
Курт не понял, но переспрашивать не стал.
А Нонне было очень любопытно. Она подумала о том, как легко ей теперь будет сдавать политэкономию. Какими убедительными примерами из жизни она сможет подтвердить свои ответы на экзаменах.
Курт и Нонна вошли в коридор. Здесь был тот же мягкий пол, к которому никак не могла привыкнуть Нонна, потому что шагов не было слышно и человек появлялся внезапно, как привидение.
– Вот здесь машинистка. Посмотреть? – предложил Курт.
Он открыл дверь. В просторной комнате стучали на машинках две девушки. Одна из них кокетливо повернулась к вошедшим на вертящемся стульчике, и по тому, как загорелись ее щеки и глаза, Нонне показалось, что у Курта с ней отношения не обычные.
«Интересно, есть ли у него семья?» – подумала Нонна.
Курт представил Нонну, и девушки, решив, видно, что она наследница теткиных капиталов, посмотрели на нее с такой нескрываемой завистью, так подобострастно, что Нонне стало не по себе. Она поспешно вышла из комнаты.
Курт провел ее к фрау Татьяне.
Пол огромного кабинета был застлан ковром. В переднем углу стоял письменный стол, возле которого разместились круглые столики с телефонами. В противоположном углу – диван, два кресла и ваза с искусственными цветами.
Тетя Таня оживленно беседовала с какой-то женщиной. Обе сидели на диване. Нонна поздоровалась. Женщина молча и неприветливо кивнула ей, но когда тетя Таня сказала, что это ее племянница из Советского Союза, она встала, пожала Нонне руку и без улыбки, пристально поглядела в ее лицо поблекшими, а некогда, видно, прекрасными глазами.
Тетя Таня пригласила Курта принять участие в разговоре.
– А ты, Нонночка, сядь пока за мой стол и минуточку подожди.
Нонна села в кресло и увидела на столе бронзовый бюст Пушкина.