Ночи северного мая
Шрифт:
Из всех выделялся Влад Карецкий. Сергей много думал о нём. Ему нравилась его редкая красота; она волновала его, но не больше того. Юноша, обладающий необычной внешностью, не являлся личностью. Это было написано на его лице. Сергей не понимал, почему органы так ухватились за Карецкого. Обложили парня, как волчонка, пасут со всех сторон, а тот и в ус не дует. Ходит по блатным хатам и богемным флэтам и направо и налево рассказывает, что он гей. Педераст. Педик. Гомик. Пидор.
Сергей поморщился. Слова-то какие противные. Что уж говорить о людях, которым эти слова предназначены? Нет, не об этом он мечтал, когда пришёл в органы. Как же не повезло ему с назначением! Управление кадров отправило Сергея по разнарядке именно в тот отдел, который разрабатывает статью по мужеложству. Кроме этой статьи в отделе было много других направлений. Наркомания, педофилы, притоны разврата. Иногда Сергею казалось, что все человеческие пороки собрались в одном месте и в одно время, чтобы их учли и распределили по учётным карточкам. В штате отдела были собственные архивариус, специальная картотека, фотограф и спецучёт. Поначалу Сергей хотел сбежать не только из отдела, но и вообще из органов. Ему не понравилась новая деятельность. В средней школе милиции он мечтал бороться за справедливость, то есть участвовать в перестрелках и задержаниях опасных преступников, разбойников, убийц, грабителей, чтобы лично брать голыми руками подонков общества, а его заставили заниматься разного рода извращенцами, которых нужно годами пасти, да ещё и проводить с ними все свободные вечера.
Сергей прибавил шаг, чтобы переключиться на что-нибудь другое, но быстрая ходьба лишь усиливала злость. Вечер, проведённый на квартире Николая Гречина, не засчитывался как рабочий. Это время не оплачивалось. И неважно, что Сергей планировал сегодня пойти в театр. Он ещё ни разу не был в театре, но товарищ Басов отшутился: мол, наша работа увлекательнее любого театра. В органах каждый день новые постановки, и никто не знает, кто будет следующим героем. Сергей попытался поправить его, дескать, как же так, ведь героев из картотеки отслеживают, пасут, фотографируют, знают о них всю подноготную, но стушевался и промолчал.
Со старшим товарищем лучше не спорить. Товарищ Басов тратит личное свободное время на обучение нового сотрудника азам оперативного дела. Он возится с Сергеем на добровольной основе, хотя его никто не просил об этом. Товарищ Басов учит Сергея правильно говорить с подучётным контингентом, расшифровывать словечки из уголовного жаргона, приучает молодого сотрудника к дисциплине. Москвин тоже старается. Показывает себя не только прилежным учеником, но и благодарным человеком. Сергей никогда не спорит с Басовым, не огрызается, на все замечания покорно отвечает «есть», «слушаюсь», «так точно». Старательный ученик с помощью учителя пытался полюбить свою работу.
Сергей понимал, что со временем исчезнет новизна, служба станет привычной и превратится в рутину и тогда уже у него самого появится стажёр-оперативник. А сейчас придётся всё терпеть и соглашаться со старшими товарищами. Сергею на многое приходится закрывать глаза. В отделе, где людские пороки подпадают под жёсткую кодификацию, все сотрудники прилюдно называли друг друга товарищами. Товарищ Иванов. Товарищ Басов. Товарищ Петров. Товарищ Москвин. Словно у них не было имён. Словно они поставлены на один пофамильный учёт. Словно все эти люди обезличены и сами подвергли себя жестокой кодификации. Такая неприглядная складывалась картина. И хотя товарищ Басов пообещал, что вопрос с оплатой когда-нибудь будет решён положительно и дежурства по вечерам засчитают как рабочие дни или рассчитаются отгулами, всё равно хотелось выть от тоски.
Сергей хотел сплюнуть, но сдержался. Улица сияла удивительной чистотой. Ни одной бумажки. Ни одного плевка. После майских праздников город тщательно убрали. На улицах малолюдно из-за холодного ветра. Все горожане сидят по домам, сорить некому. Под порывами ветра хлестали полотнища майских плакатов и транспарантов. Скоро начнётся подготовка к морскому параду. Тогда первомайские плакаты снимут и повесят новые.
Сергей присел на садовую скамейку с выгнутой спинкой и прикрыл глаза. И тут же мысленно увидел Влада Карецкого. Лицо юноши прыгало и подскакивало, словно отделилось от туловища. Внутри Сергея что-то вспыхнуло и обожгло, точно вдруг ожил забытый страх. Сергей вскочил со скамейки и торопливо зашагал в сторону дома, где проживал Николай Гречин. Завтра товарищ Басов потребует отчёта о проделанной работе. Придётся попотеть над рапортом, но перед этим необходимо выдержать вечер в компании Влада Карецкого. Чувак снова будет рассуждать о ранней смерти и голубях, огромной стаей слетающихся к нему на будущую могилу. А вся компания за столом будет заглядывать юноше в рот, чтобы не пропустить ни слова.
Откуда у молодёжи двадцатого века мистические настроения? И это в тот момент, когда партия взяла курс на новый виток развития страны, когда все западные державы готовы в клочья растерзать Советское государство, разделить его на многочисленные республики, предав Советскую страну огню и мечу! Откуда берётся такая молодёжь? Ведь у них есть родители, они выросли в семьях советских людей, получивших от государства бесплатное образование. И сами учатся бесплатно. Почему нет отдачи? Люди должны не только получать от государства, но и отдавать ему. Это закон социалистического общества. Что мешает им наслаждаться жизнью и молодостью? Чего они хотят от жизни? Сергей не задавал подобные вопросы самому себе. Он верил в свои силы, знал, на что способен, чего хочет от жизни и что ему нужнее всего.
Ещё в десять лет Сергей определил для себя цели и задачи. Ему не нужен был поводырь в жизни, а то, что не соответствовало его убеждениям, Сергей небрежно отшвыривал ногой. Всё в этой жизни должно быть разумно и упорядочено. Иначе не стоит жить. Или жизнь приобретёт другую стоимость. Именно по этой причине товарищ Басов вызывал в нём раздражение. И всё-таки Москвин не осмеливался возражать ветерану службы. Басов хоть и не имеет собственного имени – видать, утратил его по дороге жизни, – зато в нём есть твёрдость и непреклонная воля. Сергей прислушался к себе. Все эти мысли отвлекали его от цели сегодняшнего визита к Николаю Гречину. Если не сумел отвертеться от задания, то должен выполнить его с честью.
Сергей упрямо склонил голову и шагнул в парадную. За дверью было темно. Сергей вздрогнул. Его будто окатило ледяной волной. Словно он не в парадную вошёл, а в прорубь нырнул.
– О-о-о, Серёга! – воскликнул Гречин, выглянув из кухни. – Тебе что, Варвара открыла?
Из кухни валил пар вперемешку с нестерпимым запахом. Коридор и кухня густо пропахли прогорклым жиром вперемешку с кислятиной. Сергей потянул носом. Кухня в многонаселённой коммунальной квартире является не только очагом домашнего питания, но и общей прачечной. А ещё клубом по интересам, танцевальным залом, местом для встреч и свиданий.
– Я готовлю, а Варвара стирку затеяла, – виновато вздохнул Николай, – бельё поставила кипятить и исчезла.
– Мне девчонка какая-то открыла. А что, ещё никого нет?
– Щас подгребут! Уже звонили!
Николай весело подмигнул и провалился в кухонный чад. Мимо Сергея прошмыгнула Варвара, за ней рослая девочка, открывшая ему дверь.
– Я пойду в комнату, Коль?
Николай вынырнул из густого чада и согласно кивнул: мол, иди, нечего тут торчать.
– Ты там открой, если услышишь звонок. Мне три звонка. Смотри не перепутай!
Послышался плеск воды, зашумел кран, что-то громко заскрежетало. Москвин передёрнулся. Как можно жить в подобной скученности? Это не жизнь. Это издевательство над жизнью. Сергей прошёл в комнату Николая, по ошибке приоткрыв несколько дверей. Везде одна и та же обстановка: полированная стенка, журнальные столики, низкие кресла. У Николая мебель тридцатых годов, с бору по сосенке собранная по помойкам. Эту мебель бабушка Николая собирала, когда приехала перед войной из Саратова в Ленинград. Старорежимная мебель пережила войну, блокаду и благополучно дотянула до восьмидесятых.