Ночная колдунья (Злодейка)
Шрифт:
С этими мыслями Маргарита открыла комод, желая пока там укрыть испорченную одежду, и взор ее упал на старую юбку, одиноко висевшую в уголке. Именно в этой юбке была она в тот страшный день, когда свершила свой злой умысел против Варвары. Лихорадочным движением руки она проверила карман. Есть! В глубине, в складках, так и остались несколько таинственных крупинок, несущих погибель. Руки молодой женщины затряслись от волнения, она никак не могла вытащить заговоренную соль. И именно в этот момент раздался стук в дверь и прозвучал голос мужа. Маргарита изобразила, что уже спит, она боялась открыть дверь и посмотреть в глаза Прозорову. Замерев, слушала она, как затихли тяжелые шаги по коридору. Крупинки оставались в кармане юбки, а стремление наложить на себя руки как-то неожиданно улетучилось. Маргарита легла в постель и продолжала думать. Под утро она пришла к мысли, что Платон Петрович должен все узнать. И пусть казнит ее, она снесет
Проснулась Маргарита поздно. Настя уже два раза приходила будить хозяйку. Марго вышла к завтраку в дурном расположении духа. С утра мысль о признании уже не казалась ей такой неоспоримой. Как объяснить неожиданный порыв Гривина? Изобразить его насильником? Вряд ли Прозоров поверит, что ненаглядный, разумный, благородный зять, в котором он души не чаял, вдруг ни с того ни с сего изнасиловал свою мачеху! Значит, это она повела себя неподобающим образом!
– Выспалась, душенька? – прервал ее размышления супруг. – Как твое здоровье, я беспокоился о тебе вчера?
– Спасибо, милый, голова немного болит, – вяло ответила жена.
– Верно, вчера за обедом много выпили вина с Митей, – продолжал Платон Петрович.
Так! Стало быть, прислуга уже доложила!
– И что это ему приспичило искать меня вчера, он знал, что я буду занят весь день? – недоумевал Прозоров.
– Он вовсе и не к тебе приезжал, а ко мне, – неожиданно для самой себя солгала Марго. – Он хотел поговорить о Варе.
– А что тут говорить? – удивился муж.
– Видишь ли, есть вещи в жизни женщин, которые понятны только им. А так как Митя при Варе не только муж, но и сиделка, он хотел поговорить о некоторых деликатных проблемах Вари.
– Хм, – Прозоров поковырял вилкой в тарелке. – И что же, поговорили?
– Нет, разговора не получилось. Трудно им приходится.
Марго пыталась перевести разговор в другое русло, но Платон Петрович, еще думая о неожиданном визите зятя, спросил:
– Видно все же, что говорили вы долго и ушел он поздненько. Дворник не видал вроде, как Митя удалился.
Ох уж этот Анисим, точно сторожевая собака!
– Твой Анисим лучше бы под ноги себе смотрел да на тротуар, свою работу бы делал как следует! – вдруг неожиданно зло вскричала Марго. – Я вчера чуть не упала на льду, прямо у порога!
– Полно, полно, матушка! Чего раскричалась! Ты и верно не с той ноги встала! А Аниська уже с рассвета лед скалывает, я и сам поскользнулся. – Прозоров примирительно поцеловал жену в макушку и поднялся из-за стола. – Пора уже, поеду, к обеду не жди!
Маргарита осталась недвижима за своей остывающей чашкой кофе. Вот и все. Произнесены первые слова лжи, теперь потянется эта пакостная паутина на всю жизнь!
Последующие дни проходили для молодой женщины, наполненные раздумьями и раскаянием. Гривин уехал в имение, и они почти не виделись. Поэтому постепенно острота переживания прошла, боль притупилась, стыд поутих. Марго находила все больше и больше оправданий для своего преступления, которое уже не казалось ей таковым. Отношения ее с мужем оставались прежними, и Марго успокоилась. Во всяком случае, она уже не искала способы свести счеты с жизнью или обнародовать нелицеприятную правду. Однажды на обед приехал доктор Литвиненко. Разговор за столом вертелся вокруг политики, которая хозяйку дома интересовала мало. Поэтому Марго все больше молчала. И так же в полном безмолвии она вдруг выронила из рук чашку и мягко скользнула на пол. Несколько секунд муж и гость ошарашенно смотрели на пустой стул, а потом бросились ей на помощь. Платон Петрович отнес жену в спальню и по требованию доктора оставил их вдвоем. Через какое-то время Литвиненко снова позвал Прозорова. Марго уже пришла в себя и полулежала на кровати. Лицо по-прежнему оставалось бледным, но имело смущенный вид. Зато доктор просто сиял.
– Ну, Платон Петрович, любит тебя судьба! Поздравляю! Будет у тебя наследник или наследница!
– Господи ты боже мой! – Потрясенный Прозоров кинулся обнимать жену.
– Тихо, тихо! Не тереби ее так! – засмеялся Литвиненко.
– Так я тогда тебя обниму, дорогой ты мой! – и Платон Петрович принялся мять доктора в объятиях.
Вошла горничная, и хозяин с гостем пошли в гостиную, чтобы дружным возлиянием отметить радостную новость. Настя поздравляла хозяйку и что-то весело щебетала. Маргарита же пребывала в размышлениях. Сомнения закрались в ее душу, уж не Гривин ли истинный отец будущего ребеночка?
Новое свое состояние Маргарита переносила довольно легко. Правда, ее мучила тошнота, но это скоро прошло. Фигура долго продолжала сохранять стройность, хотя грудь приобрела угрожающие размеры. Только уж ближе к концу необходимого срока стал расти аккуратненький животик, который приводил Прозорова в неописуемый восторг. Платон Петрович теперь просто молился на свою жену, буквально носил ее на руках, бросался выполнять самые несуразные капризы и требования. Маргарита округлилась, подурнела лицом, но для мужа оставалась воплощением красоты и женственности. Доктор Литвиненко приходил часто. Осмотры всегда смущали Марго. С пунцовыми щеками она удалялась вслед за доктором в спальню, стараясь приурочить его визиты на то время, когда мужа не бывало дома.
Гривины узнали новость из первых рук. Сам Платон Петрович, раздуваясь от гордости, сообщил радостное известие Гривину. Тот долго тряс руку тестя и ушел в глубокой задумчивости. Вскоре Маргарите пришло письмо от Варвары.
«Дорогая Марго! Чего греха таить, ваша новость потрясла меня, хотя нельзя сказать, что она явилась для всех неожиданностью. Я долго думала о жизни нашей семьи в последнее время, о тебе, об отце, о вашем браке, о своем замужестве. Мне было очень трудно переоценить свое место в нашем маленьком изменившемся мире. Конечно, для папы теперь важней всего ты и новый маленький человек. Я больше не смысл и суть его жизни, как это было раньше. Трудно признавать подобное, но приходится. Еще трудней постоянно сравнивать твою жизнь и мою, особенно памятуя прошлое. Но все-таки я заставила себя, я честно признаюсь тебе в этом, принять с открытой душой и сердцем тебя в роли нашей мачехи и по-прежнему моей подруги, а также того, кто скоро придет в этот мир. Он придет и станет центром нашей семьи. И единственным наследником. Это тоже надо произнести вслух, чтобы не осталось недомолвок между всеми нами. Мне трудно писать все это, но я все-таки люблю тебя и верю, что и ты любишь меня как в юности. Ведь между нами ничего не стоит, верно?»
Верно, верно, усмехнулась про себя Марго. Конечно, теперь она царица положения, с ней нельзя не считаться, ее надо любить, ведь мало ли как жизнь обернется!
Наступило питерское лето, душное, знойное. На мебели появилась ненавистная неизбежная в эту пору рыжая пыль от высохшего конского навоза, «аромат» которого разливался по всему городу. Марго почти не выходила из дома. Доктор настаивал на поездке в Цветочное на все лето, ведь загородный воздух так полезен. Но молодая женщина наотрез отказалась покидать дом на Казанской улице, говоря, что боится оказаться в нужный момент без врачебной помощи, что в дороге ее, не дай бог, растрясет. Доктор уверял ее, что ей ровным счетом ничего не грозит, а ближе к сроку он сам приедет в Цветочное, но все уговоры остались безрезультатны. Маргарита даже помыслить не могла, чтобы остаться наедине с Гривиными и погрузиться в пучину лжи и лицемерия. Один раз Прозоровы заезжали в усадьбу на несколько дней. Молодые женщины встретились со странным чувством. Несмотря на искреннее письмо Вари, прежней теплоты между ними так и не возникло. Слишком явно переменилось положение Маргариты. Они как бы поменялись местами. Теперь молодая мачеха стала царицей положения. Дмитрий тоже не знал, что ему и думать. Рухнула его надежда на возрождение в душе Маргариты прежней страсти. После того безумного визита они отдалились друг от друга еще больше. Маргарита всячески демонстрировала это Гривину, когда предоставлялась возможность. Она не оставляла ему ровно никаких надежд на возобновление свиданий или просто на ответное чувство. Будущий ребенок стал щитом, за которым она укрылась от его домогательств. Гривин несколько раз пытался заговорить с Марго, но всегда получал равнодушный взор и полное нежелание понимать предмет беседы. Но такая тактика на самом деле давалась Маргарите с трудом. Всякий раз, когда Гривин говорил с нею или просто смотрел на нее, сердце Марго начинало бешено стучать, кровь приливала к щекам, ноги подкашивались. Все это пугало ее, так как могло отразиться на здоровье малыша. Поэтому Маргарита всячески избегала общения с Гривиными и предпочла спокойствие в знойном пыльном городе.
Между тем положенный природой срок стремительно подходил к концу. Молодая женщина почти не выходила из дома, доктор приезжал каждый день и всегда оставлял записку, куда за ним послать в случае надобности. Прозоров, уезжая в контору фабрики на Выборгскую сторону, весь день потом пребывал в тревожном ожидании. Несколько раз уже заходил он помолиться Казанской Божией Матери, чего не делал очень давно. Подъезжая в очередной раз к дому, Платон Петрович увидал коляску доктора, и сердце его екнуло. Взлетев через две ступени по лестнице, он остановился, не решаясь двинуться в сторону спальни жены. Оттуда доносились какие-то звуки, взволнованные голоса и быстрые шаги. «Господи помилуй, только бы жива! Только бы все было благополучно!» – подумал Прозоров, и в это время дверь отворилась, и выглянула пожилая акушерка. Увидев перекошенное лицо хозяина дома, она улыбнулась и жестом позвала его войти. Прозоров на цыпочках вошел и замер у изголовья кровати жены. Глаза ее были закрыты, и под одеялом уже не проступал круглый живот.