Ночная смена
Шрифт:
Позвонить бы и остановить ленту. Ведь можно остановить. Есть основания. Мороз.
Чего они гонят? Двенадцатилетний рабочий стаж Машина подсказывал: а) работа — не Алитет, в горы не уйдет; б) всегда можно больше приписать, чем заработать.
Он вспомнил, как был под Сеймчаном на земляных работах. Тогда они били канавы и им платили за кубометр. И Митька-прораб, с которым они часто пили в Сеймчане, говорил: «Чего вы мелочишки приписываете? Ты хороший кореш, дай мне объем земного шара, я закрою на него наряд».
Машин не выдерживает
— Пошли чифирить!
* * *
Мир не без бульдозеристов. Бульдозеристам плевать, какую бригаду они обслуживают, коммунистическую или нет. Бульдозеристы тоже хотят жрать. Это и выручало Машина. Максимов вынужден был остановить прибор. А то бы обедали (если можно назвать обедом еду в два часа ночи) поодиночке, не выключая даже ленты.
В котелок воды была брошена пачка чая. Это называлось чифиром. Ребята достали сахар, масло, хлеб, открыли банку сгущенного молока и банку консервированной колбасы. У бульдозериста и Машина было по огромному бутерброду с повидлом. Максимов придвинул Машину банки консервов: нападай!
Во время еды Машин не терялся. На всех было две чистые банки из-под консервов и одна стеклянная. Бульдозерист и Виктор ждали, пока другие выпьют чифир. Машин не очень торопился.
Ветер набегал с разных сторон, и приходилось кружиться около костра, вовремя увертываясь от черных языков дыма.
— Сколько же мы солярки жжем? — сказал Виктор. — А я слыхал, что ее осталось на два дня.
— Новую привезут, — ответил бульдозерист. — А вот план… Да если я сойду с машины и буду грести обеими руками…
— И будем жечь солярку, — перебил Максимов. — Пускай дров или щепок привезут. Не мерзнуть же по ночам. А все, что было, сожгли.
— Так вот, — продолжал бульдозерист, — если я сойду с машины и буду грести обеими руками и носом, все равно план не выполню. Четыреста кубов, разве можно?
— Будет золото — припишут кубы, — сказал Машин. С ним не стали спорить. А жалко! Хотелось подольше посидеть у огня. Но Максимов поднялся, как только опустел котелок.
* * *
Теперь главное — не замерзать. Надо двигаться. Машин взял лом и спустился на деревянные мостки под «головкой». Там замерзал грунт, что вывалился из входа в скруббер, когда Машин прозевал воду.
Лом глухо застревал в доске. Зеленые комки неохотно отваливались вниз. Внезапно он услышал звонок. Опять же он успел на «головку» вместе с Игорем. Отстранив его руку, Игорь сам выключил ленту.
— Для чего ты здесь поставлен? Сигнала не слышишь?
— Чего ты на меня разорался? Я мостик чистил.
Буркнув, что надо успевать здесь и там, Игорь побежал к Витьке, на колоды.
Машин заметил, что отошел щиток между лентой и входом в скруббер. Грунт медленно сползал на мостки. Машин нашел на площадке кусок проволоки. Вернулся Игорь.
— Игорь, видишь, стекает вниз, надо подтянуть щиток, вот проволока.
Игорь не взглянул на него.
— Дай проволоку.
Игорь быстро подтянул щиток. «Даже такую мелочь мне не доверяет», — подумал Машин. Игорь повернулся и вынул похожий на маленькое сплюснутое яйцо самородок.
— Вот смотри, нашел в шлюзе, среди гали. Как он мог туда попасть — непонятно.
Машин подбросил самородок на ладони. Грамм сто пятьдесят! На Колыме старатели «кусок» за него отвалят.
Игорь осторожно сунул самородок в карман.
Машин все-таки очистил мостик. Потом он долго скалывал сосульки, потом помог Витьке, когда у того стали забуторивать колоды.
И опять он стоит и смотрит, как зеленая змея проваливается в ревущий скруббер.
Третий промприбор с задранной стакерной лентой плевал камешками. На пятом, как выстрелы, вспыхивали огни сварки.
Поплыл бункер. Машин не сразу понял, что пошел снег. На часы он старался не глядеть. Он знал, что стрелки замерзли где-то между тремя и четырьмя часами ночи.
* * *
Когда не смотришь на часы, ждешь сюрприза. Вдруг они покажут шесть утра. Мало ли чудес бывает на этом свете… Но обычно игра кончается тем, что обманывают часы.
Всего полпятого. Нет, стрелки не замерзли, но движутся раза в два медленнее. А ведь придет время, когда пробьет девять, он вернется в будку и на стандартный вопрос: «Ну как?» — обычно махнет рукой: «Ночная смена…»
Редко какая смена врезывается в память. Может, потом он ее и не вспомнит. Наверно, и эта пройдет так же бесследно и безымянно. Ведь любая смена тянется долго. Под бункером время еще медленнее. А на «головке» стоять легче всего.
Осталось четыре с половиной часа. Но их тоже надо выстоять. И кто сказал, что он тепло одет? Разве ватник греет? Плащ заледенел. Правда, он хоть немного спасает от ветра.
Ветер усилился. Снег выдохся. Где-то блеснул солнечный луч, и Машин увидел, как из тумана выступили сомкнутыми рядами сопки. Теперь они были в белом боевом наряде и казались выше и стройнее. Над их вершинами вставал серебряный ореол. Чукотка показывала свое истинное лицо.
Машин помнил его. Темные отшлифованные сопки, что провожали его сегодня на смену, — это маскировка, это Чукотка линяла. Зимой, под снегом, она преображалась. Высокие островерхие горы распускали свои седые волосы-иглы. Белая мгла, освещенная косыми глазами полярного сияния, завывая, спускалась в низины. И все живое скрывалось в ярангах, ложилось на снег, зарывалось в сугроб, когда бог Чукотки, южак, подымал лохматую голову.
* * *