Ночной дозор

Воронин Андрей Николаевич

— Никогда. Во время отдыха я не думаю о работе, а во время работы не помышляю об отдыхе.

— Все, дело сделано, — развел руками Толик, которого многие порывались называть Толяном, но он тут же пресекал такие попытки. — Пока, Боцман.

Толик вышел из квартиры, и двое его подручных, в чем-то очень похожие молодые парни, шагнули за ним.

Боцман прикрыл дверь и лишь тогда позволил себе выругаться в адрес гостей.

«Ну почему ему всегда везет? — подумал Боцман. — И бабы его любят, и друзей у него много. Посмотришь на него, сразу видно, прожженный проходимец, убийца, а улыбнется незнакомому

человеку, и тот сразу тает. Нервы у него железные, — вздохнул Боцман. — Да, таких за деньги не купишь».

Мысль о деньгах, которые, скорее всего, достались Толику или, в худшем случае, сгорели в машине, была ему невыносима. Лишь к двум вещам в этой жизни Боцман относился трепетно: это были деньги и спиртное. Он бы никогда не сумел в здравом уме или трезвой памяти разорвать денежную банкноту или разбить полную бутылку водки.

А Толик один раз при нем это проделал, к тому же, не на спор, а просто так, чтобы доказать, что ему все нипочем.

Память у Боцмана была избирательная. Он уже забыл многих из своих любовниц, забыл лица тех, кому его пришлось убить, но выражение лица Толика врезалось ему в память навечно — то выражение, которое он не мог постичь.

Толик преспокойно разорвал сперва надвое, а затем и на четыре части десятидолларовую банкноту, бросил на стол. А затем, взяв полную бутылку водки за горлышко, преспокойно ударил ею по перилам балкона. Тогда на его лице не дрогнул ни один мускул, он даже не моргнул, словно ему надели маску со стеклянными глазами.

«Его ничем не проймешь, — подумал Боцман, — ему, наверное, даже если иголки под ногти загонять, он не искривит губы, не втянет голову в плечи. Он не человек, он зверь, внешне такой же веселый и милый, как домашний кот. Но стоит появиться мыши, и он, играя, вонзит в нее когти. Однако если ему ничего не пообещают за убийство, он спокойно проводит возможную жертву взглядом. Интересно, а если бы ему заплатили, чтобы он убил меня или Петрова? Ясное дело, деньги ему должен дать не первый попавшийся человек, а тот, кому он верит. Убил бы! Ей богу, убил бы и даже ни на секунду не задумался!»

Толик сел за руль, дождался, пока его помощники усядутся сзади. Он даже не стал отъезжать от дома, зная, что Боцман не сможет с такого большого расстояния рассмотреть, чем они занимаются в машине. Вынул деньги, снял банковские бумажные кольца и, сложив все купюры в одну большую колоду, быстро принялся раскладывать их на три стопки. Он делал это, как умелый карточный игрок. Казалось, еще немного, и он отложит три банкноты карты в прикуп.

Молодые бандиты пристально следили за его движениями, замерев в нетерпении: раздаст он все деньги или половину сунет себе в карман. Колода таяла, вот уже осталась половина.., треть.., четверть…

Он раздал хрустящие бумажки все до единой, даже не смутившись тем, что поровну не получилось.

— Ну, вот, ребята, мы и заработали. Выбирайте, какая из стопок вам больше нравится.

У бандитов жадным блеском зажглись глаза, каждый хотел забрать себе ту стопку, в которой больше денег.

Первым протянул руку более разговорчивый Сашок и чуть было не взял ту стопку, где денег было поменьше, но, пошевелив пальцами, перебрался к соседней. Хватать не спешил, время от времени заглядывая в стеклянные,

холодные глаза Толика, и видел там лишь собственное отражение, эмоций там не просматривалось.

— Сашок, — вкрадчиво произнес Толик, — выбор всегда сделать трудно, даже если это всего лишь сотня баксов, которую ты сегодня пропьешь и вспомнишь о ней только завтра, да и то потому, что у тебя голова разболится. — Может, ты, Шурик, возьмешь первым?

Молчаливый молодой парень положил подбородок на спинку сиденья и от этого стал чем-то похож на большого пса.

— А что тут думать? — неожиданно громко сказал он. — Дают — бери, бьют — беги, — и тут же взял стопку денег побольше.

— Ты, Шурик, человек конченый, — ехидно резюмировал Толик.

— Почему?

— Если бы ты сумел переломить себя и взять меньшую пачку, то ты бы помнил об этом, наверное, всю жизнь, и тебе было бы что рассказать в компании.

Шурик призадумался. Он не мог понять, всерьез говорит Толик или шутит. Нутром он чуял, поступил правильно, а вот в голове уже было сомнение.

— Думай, думай, — Толик следил за рукой Сашка. — Кого-то из вас родители не правильно назвали Александром, вот и приходится называть одного Сашок, другого Шурик. Вам нельзя носить одинаковые имена, потому что вы поступаете по-разному.

— Я еще не выбрал, — напомнил Сашок.

— А я уже знаю, какую стопку ты возьмешь.

Сашок, уже было собравшийся взять приглянувшиеся ему деньги, вновь засомневался.

— Выбор должен быть мгновенным, — вновь принялся учить молодых бандитов Толик. — Если ты задумался, считай, пропал.

— Иногда и подумать надо.

— Думать надо до дела, после дела, даже во время можно думать, но никогда не следует думать вместо того, чтобы делать. Вот поэтому я всегда и говорю вам: не задумывайтесь о том, за что убиваете. Можешь, Сашок, больше не стараться, раз ты хоть немного задумался, значит, уже совершил ошибку, поэтому правильного выбора не сделаешь. Вот я беру, не думая, потому что все для себя решил заранее.

Он ладонями подбил с боков купюры ближайшей к нему кучки, выравнивая их, и, перегнув деньги пополам, сунул их в карман куртки.

* * *

Боцман, наверное, родился невезучим. Мало того, что его человек Цеп убил мента в порту, да еще пытался это скрыть, ему предстоял разнос от Петрова, хотя взрыв машины и ликвидация подрывников прошли относительно гладко.

Федор Павлович сидел в глубоком кресле, словно специально сделанном для него по заказу, в другое он мог бы и не влезть — так сильно расползлось его тело. Боцман уже рассказал, как произошла ликвидация, а о том, что милиция не успела пойти по горячим следам, Петров знал и без Боцмана.

Свои люди у него имелись и в управлении внутренних дел, и в ФСБ. Рассказав больше половины. Боцман сообразил, что именно у него спросит сейчас Петров. И это мерзкое предчувствие тут же испортило ему хорошее настроение.

— Это все хорошо, — не дал ему договорить Федор Павлович, — по-другому и быть не могло, раз уж мы послали Толика. Только почему ты молчишь, куда деньги подевались?

— Какие деньги? — неумело изобразил на лице непонимание Боцман.

— Которые мы этим уродам подрывникам заплатили.