Ночной дозор
Шрифт:
Отводит Яна и тут же возвращается в комнату, и смотрит в окно на падающий снег. Появляются мать с блюдом, ставит на стол, подходит к Рембрандту.
Мать. Лисбет сказала приехал Ян Ливенс?
Рембрандт. Да, мама.
Мать (внимательно смотрит на сына). Сынок, ты что-то сегодня совсем грустный.
Рембрандт. Посмотри, какой сегодня снег.
Мать (подходит, обнимает, положив на плечо сыну голову, тоже смотрит в окно). Что тут скажешь, темень, будто ночь. Ты и в дестве любил сидеть вечерами у окна. Не грусти, я тебя за ушком потрогаю.
Рембрандт (после паузы). Мне не грустно, я просто устал.
Мать. Странно, ведь он твой друг, и такой воспитанный способный мальчик. Но и то сказать, ты ведь привык к одиночеству.
Рембрандт. Да, это правда, мне не достает моей живописи, я места себе не нахожу, когда не работаю.
Мать. Понятное дело, ведь у тебя от Бога талант, и он не дает тебе покоя, если ты держишь его под спудом. А где Ян?
Рембрандт. На верху у меня, переодевается. Вот-вот спустится.
Мать. Надеюсь, господину ван Сваненбюрху понравится моя селедка.
Рембрандт. Еще бы, разве кто-нибудь готовит ее лучше чем ты?
Мать (уходя). Эх, если даже моя селедка придется ему не по вскусу, он, все равно, приналяжет на нее. Хороший человек ван Сваненбюрх, и мастер умелый.
Появляется отец, а за ним и все остальные. Вся семья в сборе. Ян Ливенс любезничает с Лисбет. Появляется господин ван Сваненбюрх с женой Фьереттой. Обмениваются любезностями и рассаживаются у стола.
Отец (поднимает кружку). Уважаемые гости, угощайтесь, чем что Бог послал.
Выпивают, закусывают.
ван Сваненбюрх Прекрасная селедка, неправда ли, Фьеретта?
Фьеретта Хотя и говорят, что лучшую рыбу подают на Сицилии, ваша, госпожа ван Рейн, ничем ей не уступает.
Мать. Приятно слышать такое от итальянки. Вы очень любезны, госпожа ван Сваненбюрх.
ван Сваненбюрх (к Яну Ливенсу).Ну Ян, рассказывай, что вы там пишете у Питера Ластмана.
Ливенс. Самые разные вещи. Те, кто проучился более года, пишут, в общем, что хотят. Я, например, занят Пилатом, умывающим руки, а Клаас Антоньес из Дордрехта пишет "Валаама и ангела", хотя мне не по-душе его манера изображения животных.
ван Сваненбюрх (Обращаясь к Рембрандту). А не начать ли и нам делать то же самое? Как ты полагаешь, Рембрандт, можно позволить Флиту писать все, что ему заблагорассудиться?
Лисбет (не замечаяя иронии). Замечательная мысль! Людям надоедает смотреть на одно и то же, все поклонение Волхвов или сплошные апостолы. Тем более, они не пользуются спросом в наших протестанских церквях. А ведь, если подумать, в писании столько замечательных сюжетов.
ван Сваненбюрх . А понимаете ли, милая девушка, почему мы пишем эти скучные, как вы выражаетесь, сюжеты? А потому, что их выбрало время. Да, да, вам молодым кажется, что все только начинается, и всякая новая вещь непременно вытеснить старую. А в том то и дело, и это понимаешь не сразу, что за прошедшие тысячи лет, все легковестное и ненастоящее, тысячу раз возникавшее, развеивалось как туман, сгорало, подобно падающей звезде, не оставив следа в человеческих душах. И лишь эти немногие идеи человечество сохранило, и они, как факелы в ночи, освещают его путь.
ван Сваненбюрх (после паузы) . Возьмем к примеру "Валаама и ангела" Весьма драматичекий сюжет: Валаам, призванный моавитянами, отправляется верхом на ослице проклинать народ Израиля. На узкой тропинке им
Рембрандт (задумчиво). Это можно сделать.
ван Сваненбюрх . Неужели? И как же ты взялся бы за дело, друг мой?
Рембрандт (помогая руками). Я построил бы треугольник: основание Валаам и ослица, вершина - ангел, отодвинутый в глубину и как бы изогнутый.
ван Сваненбюрх . Значит, по-твоему, достаточно изогнуть ангела, и он полетит?
Рембрандт. Нет, изогнуть не достаточно, тут дело еще в свете и тени. Валаам и ослица должны быть темными, а ангел...
ван Сваненбюрх . ...светлый.
Рембрандт. Да, и скалы вокруг нужно писать коричневым, землянным цветом...
ван Сваненбюрх . Я всегда считал, что прикрывать цветом изъяны контура, значит - откровенно мошенничать. Ошибка - всегда ошибка, и сколько ее незамалевывай, ее заметят.
Отец (прерывая неловкую раузу). Молодежь всегда такая, она чувствует свою силу и думает, что может горы перевернуть.
ван Сваненбюрх . Совершенно верно, уважаемый Хармен, в свое время я тоже верил, что нет такой задачи, которую невозможно разрешить. (Откидывается на спинку стула.) Ну не глупо ли нам тратить свое драгоценное время на споры о трудностях, стоящих перед каким-то учеником из Дордрехта. (К Ливенсу.) Ты Ян, сам-то, чего достиг, мы с Фьереттой с радостью посмотрим твои рисунки. Правда, ты очень изменился.
Ян Ливенс . По-моему, это вполне естественно - перемена места кого хочешь подстегнет. Большинство молодежи в Амстердаме держится того мнения, что два года у одного мастера - это уже предел. Третий год - чаще всего - пустая трата времени. Я хотел сказать, что если человек может чему-то научиться, то хватит и двух лет.
ван Сваненбюрх . Я бы сказал, что это зависит не только от учителя, но и от дарования ученика. Три года - обычный срок, установленный гильдией святого Луки, и, как мне кажется, устраивающий всех.А скука, одолевающая некоторых к третьему году, объясняется ленностью и нежеланием совершенствовать свое мастрество, а главное, поскорее нетерпиться получить публичное признание, да, да , публики, которая бы охала и ахала вокруг его картин.
Отец. Вы совершенно правы, господин Сваненбюрх.
ван Сваненбюрх . Ну, а из признанных мастеров, кто-нибудь поехал в Италию?
Ян Ливенс . Ничего не слышал об этом.
ван Сваненбюрх . Если бы я был новичком, прошедшим обучение, как вы, амстердамцы, выражаетесь, в провинции, я бы выбрал не Амстердам, это, в конце концов, тот же Лейден или Дордрехт, только побольше, я бы отправился в Италию.
Мать. Прошу вас, господин Сваненбюрх, не вбивайте вы эти мысли в голову Рембрандту. Я не переживу, если он уедет так далеко, да и у отца нет денег на такую дорогу.