Ночной Охотник
Шрифт:
Очухивался я постепенно, медленно гарцуя на волнах боли, словно какой-то сейфер. Иногда приступы были такими мощными, что натурально выл!
Тут же рядом оказывалась немолодая медсестра, пыталась засунуть таблетку мне в рот, но мешали сведенные судорогой челюсти. Тогда женщина ласково гладила, уговаривала, как маленького ребенка.
– Ну что ты, дорогой? Ну потерпи, сейчас станет легче.
– Ног-га... болит...
В глазах медсестры было море сочувствия, но тогда я еще не знал всей правды. Просто тонул
Однажды проснулся от смутного беспокойства. Еще не осознав, что конкретно случилось, попытался сесть. Тело моментально пронзила игла настолько лютой боли, что меня затрясло. Пришлось повторить попытку только минут через двадцать. Удалось, и я дрожащими руками откинул одеяло...
Хотелось кричать! На этот раз уже не от боли, а от того кошмара, что открылся моему взгляду! Кричать так громко, как никогда раньше! Но горло перехватило, продохнуть невозможно, не то что орать. Только колотило в груди что-то, било, словно вот-вот разорвется нечто, то ли сердце, то ли...
Словно почувствовав, в палату вбежала медсестра. Крикнула в коридор, зовя на помощь. Меня попытались уложить, разогнуть руку для укола. А я мог лишь тупо спрашивать:
– Где... где моя нога?.. Почему ее нет? Где моя нога?..
И новый полет в белые туманы химического лимба...
– ...Мы извлекли из вашего тела несколько пуль, - продолжал доктор.
– Одна раздробила правое колено, вторая бедро. Третья застряла в позвоночнике. Именно она и послужила причиной... Конечно, есть надежда, что все образуется, и вы все же сможете... хоть на костылях... Поймите, в двадцать первом веке ресурсы человеческого организма все еще остаются для врачей загадкой, но...
Да. Этому молодому врачу не позавидуешь. Сообщать пациенту такое...
Я слушал его с каменным лицом. Вот, значит, что мне пришлось пережить за это время? Реанимация, меня чудом вытащили с того света. Ранение в грудную клетку и левое плечо (оба пустячные, но крови я потерял много). Особенно много проблем доставили колено и позвоночник.
– Ногу пришлось...
– сказал врач, и замялся.
Отрезать. Ампутировать. Да и зачем она мне с раскуроченным наглухо коленом? Он же сам сказал, что мое дело швах. Капец мне, точка, мать ее за ногу... за ногу...
И это я выслушиваю в двадцать пять лет!
– Ко мне кто-нибудь...
– спросил я, но не выдержал, и замолк на полуслове.
В горле возник ком. И, с удивлением даже для себя, я вдруг ощутил, как по щекам текут горячие слезы...
4
Ко мне никто не приходил. Точнее, пришла как-то девушка (Анька?!), но, выслушав лечащего врача, ушла, не оставив ни контакта, ни имени.
– Как она выглядела?
– спросил я.
Медсестра, меняющая подо мной постель (эта унизительная процедура теперь стала для меня сущим, но повседневным кошмаром!), пожала плечами.
– Красивая. Высокая. Блондинка.
Аня...
– Да зачем оно тебе надо?
– отводя взгляд, спросила медсестра.
– Дура она, и забудь.
– Почему дура?
– упрямо возразил, даже как-то наслаждаясь самоистязанием.
– Ее можно понять. На кой черт ей теперь такой обрубок мяса, как я?
Медсестра посмотрела мне прямо в глаза. Я не выдержал ее искреннего сочувствия, эта жалость жгла, жгла, черт подери, как раскаленный металл!
– И ты дурак, - прошептала она со вздохом.
– Но у тебя еще все будет хорошо, мальчик. Я верю.
Стыдно, но я зло рассмеялся и ответил что-то матерное. Впрочем, эта немолодая женщина виду не показала, что обиделась. Молча закончила работу, подстелила новую пеленку и ушла. А я закусил кулак до крови, до ломоты в зубах, и тихо выл по-звериному... и дело было не в том, что боль вернулась, и уже тем более не в том, что Анька предала. Нет! Казалось, что и без того тесная палата сужается, душит, вот-вот раздавит!
А у меня больше нет ни единого шанса спастись.
5
Когда настало время выписки, свершилось странное чудо. То ли страна у нас стала такой богатой со своей бесплатной медициной, то ли еще что, но дикий счет в триллион рублей мне вручать не стали. Оказалось даже, что в мое распоряжение теперь поступает вполне сносное инвалидное кресло.
Едва увидел это сиденье на колесах, - закрыл глаза и прикусил губу. Так, чтобы никто больше не видел, что именно я на самом деле чувствую. Ведь отныне эта гребанная колесница со мной навсегда!
Обрубок, кусок человека, который даже задницу себе нормально подтереть не может!
Инвалид...
– Вас отвезет домой наш водитель, - сообщил доктор.
– Удачи вам, Илья. От всего сердца.
6
Прошла неделя. Неделя дождей, бессонницы и судорожного глотания антидепрессантов пополам с обезболивающими. Единственный визит мне нанесли полицейские. Они и в клинику проходили, но там им со мной разговаривать запретили.
Честно говоря, не особо запомнил, о чем беседовал со стражами порядка. А, когда они ушли, я вновь вернулся к ритуалу самоистязания.
Часами сидел напротив зеркала в прихожей, разглядывая свою физиономию. Отеки уже стали спадать, только синяки под глазами еще были отвратного черно-желтого цвета. Я поправлялся. И все же было кое-что другое, что уже никогда не вернется в норму - мерзкий, ненавидимый мною обрубок ноги. Уродливая насмешка судьбы!
7
В телефонной трубке длинные гудки. Потом, наконец, на том конце провода раздается знакомый голос Ольги Ивановны.
– Алло?
– Здравствуйте, - говорю, - Аня дома?