Ночной сторож, или семь занимательных историй, рассказанных в городе Немухине в тысяча девятьсот неизвестном году
Шрифт:
— Отлично.
— «И только легенды, дошедшие до нас, — продолжал дядя Костя, — говорят, что он был основан в XX веке».
— Превосходно!
— А вот с картой беда! К Путеводителю надо приложить карту, а у меня, как на грех, еще в школе по географии были двойки и тройки.
Я взглянул на карту, которую начертил дядя Костя, и подумал, что для путеводителя она все-таки едва ли может пригодиться. Площадь Фигурного Катания, которая называлась так, потому что зимой на ней устраивался каток, он переименовал в Площадь Бальных Танцев
Я объяснил ему, что переименование улиц — обязанность Горсовета, и хотя похвально, что дядя Костя взял это на себя, однако карта, приложенная к Путеводителю, должна соответствовать действительности, а не воображению.
— Жаль, — со вздохом сказал дядя Костя. — Ну что же! Тогда придется попросить Павла Степановича. Ведь он, как учитель географии, в этом деле, как говорится, дока.
— Без сомнения!
— Так, может быть, заглянем к нему?
Гроссмейстер был занят, когда мы пришли: выслушивал ежа, у которого было больное сердце.
— Н-да, — задумчиво сказал он. — Сердечная недостаточность. Вам сколько лет?
Еж показал лапкой сперва пять, а потом еще три.
— Восемь? Немало. Надо почаще отдыхать, мой милый.
Еж послушно пошевелил коротким хвостиком и ушел, а дядя Костя развернул перед Павлом Степановичем свою карту.
Кстати, рассказывая о Гроссмейстере, я совершенно забыл упомянуть, что он был человеком удивительно вежливым — не случайно, например, он обратился к ежу на «вы». Лицо его осталось совершенно спокойным, когда он рассматривал карту, — без сомнения, он боялся, что даже добродушная улыбка обидела бы дядю Костю.
— Я попрошу своих десятиклассников начертить карту Немухина, — сказал он, — и самой удачной мы воспользуемся для Путеводителя. Идет?
И в эту минуту… Трудно даже сказать, что случилось в эту минуту! На первый взгляд ничего не случилось. Радио было включено, и, когда мы вошли, передавалась музыка. А теперь музыка прекратилась, и звучный женский голос сказал: «Приятная новость! Журнал «Новости науки и техники» вместо очередной корреспонденции напечатал сказку «Песочные часы», подписанную Н. Кто. Это можно понять как «Никто» или «Некто». Мы подозреваем, однако, что таинственный «Некто» или «Никто» знаком немухинцам и что они порадуются вместе с нами».
Забегая вперед, я должен заметить, что эта заметка произвела сильное впечатление в городе — не было дома, в котором ее не прочитали бы вслух. Теперь редко употребляется слово «фурор», то есть шумное публичное одобрение. Так вот, заметка произвела фурор, причем, обсуждая ее, немухинцы делились радостными предположениями, хотя для радости не было, казалось бы, никаких оснований. Разговоры вертелись вокруг загадочного вопроса: «он» или «не он». Одни утверждали, что это «он», поскольку «он» подчас подписывался «Никто». А другие, что это — «не он», поскольку иногда под его корреспонденциями стояла подпись «Некто».
Но был в городе один человек, который не
Услышав по радио, он немедленно побежал в газетный киоск, держа в руках свежий номер «Новостей науки и техники». Должно быть, он уже успел просмотреть его, потому что выбежал из дома одним человеком, а вернулся совершенно другим — мрач¬ным, с остановившимся взглядом.
И в киоске и в книжном магазине все номера журнала были разобраны, но, подходя к гостинице, я встретил Петю Воробьева, который шел, читая журнал на ходу и натыкаясь на прохожих. Я спросил его, кто, по его мнению, напечатал сказку, и он ответил не задумываясь:
— Конечно, Нил Сократович.
— Почему ты так думаешь?
— Потому что мы с Танькой Заботкиной когда-то — сто лет тому назад — все это ему рассказали. Хотите прочесть?
— Еще бы!
И, вернувшись к себе, я прочел сказку, которая называлась
ПЕСОЧНЫЕ ЧАСЫ
В пионерском лагере появился новый воспитатель. Ничего особенного, обыкновенный воспитатель! Большая чёрная борода придавала ему странный вид, потому что она была большая, а он маленький. Но дело было не в бороде!
В этом пионерском лагере был один мальчик. Его звали Петька Воробьёв. Потом там была одна девочка. Её звали Таня Заботкина. Все говорили ей, что она храбрая, и это ей очень нравилось. Кроме того, она любила смотреться в зеркало и хотя каждый раз находила там только себя, а всё-таки смотрела и смотрела.
А Петька был трус. Ему говорили, что он трус, но он отвечал, что зато он умный. И верно: он был умный и замечал то, что другой и храбрый не заметит.
И вот однажды он заметил, что новый воспитатель каждое утро встаёт очень добрый, а к вечеру становится очень злой.
Это было удивительно! Утром ты хоть что у него попроси — никогда не откажет! К обеду он был уже довольно сердитый, а после мёртвого часа только гладил свою бороду и не говорил ни слова. А уж вечером!.. Лучше к нему не подходи! Он сверкал глазами и рычал.
Ребята пользовались тем, что по утрам он добрый. В реке сидели часа по два, стреляли из рогатки, дёргали девочек за косы. Каждый делал, что ему нравилось. Зато уж после обеда — нет! Все ходили смирные, вежливые и только прислушивались, не рычит ли где-нибудь «Борода» — так его прозвали.
Ребята, которые любили ябедничать, ходили к нему именно вечером, перед сном. Но он обыкновенно откладывал наказание на завтра, а утром вставал уже добрый-предобрый. С добрыми глазами и с доброй длинной чёрной бородой!