Ночной сторож, или семь занимательных историй, рассказанных в городе Немухине в тысяча девятьсот неизвестном году
Шрифт:
— Если бы ты увидела меня, — сказал Сын Стекольщика, — ты убедилась бы в том, что у меня огорченное и расстроенное лицо. Дело в том, что я буду очень беспокоиться о тебе, когда мне придется на несколько дней покинуть Немухин.
— Вы уезжаете?
— Да. Для того, чтобы вернуть жизнь твоей маме, мне надо повидаться с одним старым волшебником. Он уже давно на пенсии, но у него превосходная память. Он знает все заклинания, которыми люди уже сотни лет защищаются от чертей, леших с дурным характером, озлобленных домовых — словом, от злого колдовства, ведь доброе колдовство встречается сравнительно редко. Мой старик
— Я буду ждать вас, — стараясь удержаться от слез, сказала Таня. — В крайнем случае я скажу госпоже Ольоль: «Аминь, аминь, рассыпься». Может быть, это заклинание еще действует, правда?
— Да, может быть, — ответил ей добрый, мужественный голос, и Тане показалось, что эти слова послышались уже в отдалении и прозвучали как эхо.
Тропинка, с которой свернуть невозможно
Госпожа Ольоль по-прежнему надеялась, что Николай Андреевич не всегда будет говорить: «Вы похорошели», а скажет вдруг: «Не хотите ли вы быть моей женой?» Николай Андреевич вообще почти перестал говорить. Он теперь только ругал Горнемухстрой и себя за то, что согласился построить Пекарню.
«Конечно, если бы у него не было дочки, — думали госпожа Ольоль, — ему волей-неволей пришлось бы жениться на мне. В конце концов, он много старше меня, а в таких случаях дело обычно кончается свадьбой».
Конечно, это было сложно — заставить Таню, например, заблудиться в Немухине, который она прекрасно знала. Но ведь можно послать ее в Мухин, за которым начинается лес, и заставить ее заблудиться и этом лесу, где, между прочим, за последнее время развелись кабаны.
«Но надо действовать осторожно», — думала госпожа Ольоль и после долгих размышлений остановилась на самой обыкновенной шерстяной нитке.
Эту нитку она выдернула из старого Таниного свитера, а заколдовать нитку ничего не стоило — этот предмет проходили во втором классе, а она кончила четыре.
— Милая Танечка, — сказала она однажды, — мне хочется попросить тебя сходить к моей бабушке в Мухин. Отнеси ей, пожалуйста, бутылку молока и пару пирожков, которые остались от вчерашнего ужина. И скажи ей, что я зайду в воскресенье, а может быть, даже в субботу.
Нельзя сказать, что Тане так уж хотелось идти в Мухин, тем более что в этот день она должна была приготовиться к контрольной по литературе. Но она была слишком вежлива, чтобы отказаться.
И вот она взяла молоко и пирожки и отправилась в Мухин, а госпожа Ольоль положила нитку на стол и растянула ее — сперва прямо (чтобы Таня отдала бабушке молоко и пирожки), а потом круто налево — чтобы Таня попала в лес, откуда выбраться было почти невозможно.
А Таня между тем шла и шла. Она перебралась по деревянному мостику через Немухинку, встретилась с бабушкой, отдала ей молоко и пирожки и спокойно вернулась домой. Что же произошло? Почему же госпоже Ольоль не удалось заставить ее заблудиться? Очень просто: котенок прыгнул на стол и сперва поддел нитку лапой, а потом запутал ее — он решил, что госпожа Ольоль решила с ним поиграть.
— Спасибо, милая девочка, — сказала она, когда Таня вернулась. — Надеюсь, что моя бабушка хорошо тебя встретила?
— О да! — ответила Таня. — Она даже сказала спасибо.
Прошло несколько дней, и госпожа Ольоль снова попросила Таню заглянуть в бабушке — доктор прописал ей редкое лекарство, которое с трудом удалось достать в Аптеке.
И Таня даже обрадовалась: она подумала, что госпожа Ольоль не то что полюбила ее, но, по меньшей мере, не желает ей провалиться сквозь землю.
Она взяла лекарство, отнесла его бабушке, но, возвращаясь, повернула не направо, к мостику, а налево, к темному лесу. Перед ней вдруг появилась тропинка, по которой не очень хотелось идти — она вилась среди густых елей. Но Таня все-таки пошла по тропинке — ноги почему-то перестали ей повиноваться.
«Неужели между Мухином и Немухином я могла за6лудиться?» — подумала Таня.
Как ни странно, но, по-видимому, это было действительно так. Тропинка вилась и вилась, начинало темнеть; ели в сумерках казались огромными чудовищами, присевшими на задние лапы, чтобы прыгнуть на Таню. Душа у нее уже совсем собралась уйти в пятки, но она была храбрая девочка и приказала себе успокоиться, а это было не так-то просто! Более того: она вспомнила сказку о Мальчике с пальчик, который бросал камешки на дорогу, чтобы вернуться домой. Правда, у нее не было камешков, зато на шее висело довольно длинное стеклянное ожерелье.
«Разорву-ка я его, — подумала она, — и стану бросать по одной бусинке через каждые десять шагов».
Так она и сделала. Но увы! Ожерелье было хотя и длинное, но не очень. А между тем где-то поблизости промчалось, ломая ветки и отвратительно хрюкая, какое-то животное. Неужели кабан?
Вот когда душа у нее действительно ушла в пятки — никакие силы не могли ее удержать. Таня стала плакать, сперва негромко, потом все сильнее, и, наконец, слезы градом хлынули из ее глаз и вместо бус стали падать на тропинку. Некоторые, самые крупные, попали ей на руки, и она с удивлением подумала, что они действительно похожи на град. Но еще больше они были похожи на ее собственные бусы, из которых можно было сделать не одно, а тысячу ожерелий.
Это было, конечно, нечто вроде весточки от Сына Стекольщика— кто же еще мог превратить слезы в стеклянные бусы?
«Он помнит обо мне, — радостно подумала Таня, — и нет ничего невероятного, если я возьму да и пойду назад по тропинке. Мне кажется, что она больше не заставляет меня идти вперед».
И, скомандовав себе: «Кругом!» — она сделала полный оборот и пошла назад в Мухин — теперь через каждые десять шагов она видела блестящую бусинку, и ей даже захотелось подобрать их — ведь тогда у нее было бы ожерелье из собственных слез.
Она снова — только на этот раз в обратном направлении — прошла расколдованную тропинку и побежала домой быстрее, чем даже на состязаниях, когда ей удалось бы прийти второй, если бы не развязался шнурок.
Госпожа Ольоль только дважды падала в обморок. В первый раз, когда оказалось, что моль почти без остатка съела ее роскошную парижскую шаль, а второй раз, когда в ее тарелку с гороховым супом попал таракан — она до смерти боялась тараканов.
Увидев Таню, которая весело барабанила в дверь, она хоть и не упала в обморок, но остолбенела и долго не могла выговорить ни слова.